Джентльмены чужих писем не читают - страница 7

стр.

Который в данный момент, то есть спустя час после встречи, сидел посреди полутёмной просторной гостиной на мягком белом с перламутровыми отливами диване, обхватив широкими ладонями кудлатую голову, и стеклянным взглядом смотрел в покрывшие журнальный столик любительские фотографии, которые отдавали порнухой самого оторванческого пошиба. Достаточно сказать, что на одном из снимков было увековечено, как в гардеробной Союза кинематографистов России сразу трое молодцов активно уестествляют его супругу Ольгу Павловну, как это называется в хитром на филологические изыски русском народе, “в три смычка”. Одним из эротоманов был кинорежиссер, снявший известный всему Отечеству рекламный ролик с чёрной кошкой и вертолетом. Другим был – чего греха таить – человек собственно Телешова, которому тот поручил вести наблюдение за озорницей супругой Владимира Николаевича, и которому профессионализм не позволил отказаться от неожиданного приглашения поучаствовать в молодецкой забаве. Третьим – и это обиднее всего – был некий аварец, вообще не имеющий никакого отношения ни к военной разведке, ни к российскому синематографу.

Владимир Николаевич сжимал руками голову и тихо покачивался взад-вперед, как старый еврей на молитве. О том, что это подделка, у него и мысли не возникло. Взгляд, которым ОП смотрела в объектив, был весьма красноречив и знаком до боли. Не оставалось никаких сомнений, что супруга в Москве… скажем так: пустилась во все тяжкие.

Страшно подумать, что бы сделали с Бурлаком за этот её, прости господи, промискуитет при прежнем режиме. Теперь же – вроде как и дела никому нет, кроме старого товарища.

Или есть?..

Ольга Павловна покинула субтропики семь лет назад, резонно решив, что в столице нашей Родины жизнь её будет куда насыщенней и разнообразней. С тех пор она постоянно жила там, за всё это время навестив супруга три раза. Раз в два года и сам супруг наезжал в город-герой Москву в отпуск. В последний раз, правда, это два года назад и случилось. Дома ему не понравилось. Больше он в отпуск не рвался, резонно понимая, что может оттуда и не вернуться. А домой – ни насовсем, никак – ему не хотелось.

Было, было время, когда Володя Бурлак если о чём и думал, так исключительно о бабах. Шли годы, и на смену сложным думам о бабах пришли простые и ясные думы о работе. В последнее же время полковник Бурлак думал, большей частью, о пенсии, даром что пятьдесят шесть – для мужчины не возраст.

Пенсия представлялась ему маленькой и грязной старухой, которая, лукаво щерясь, манила его торчащей из истлевших лохмотьев костлявою рукою за собой, в непролазную темень. Бельма её пронзительно светились жёлтым жирным болотным огнем, и бравому полковнику казалось, что там, в темноте за её спиной, куда она его манит, он должен будет лечь на неё, и она покатит его, как вагонетка, по длинному чёрному тоннелю, в конце которого – никакого света, всё врут яйцеголовые, всё врут, собаки учёные.

По большому счёту, Бурлаку было глубоко наплевать, кто там, где и как возмещает его Ольге Павловне дефицит мужского внимания. Супружество их давно стало фикцией; вот только развод был нежелателен, потому что Ольга Павловна служила в том же ведомстве, что и Бурлак, только по финансовой части. Ни весьма прохладные отношения между ними, ни чересчур горячий темперамент Ольги Павловны секретом для руководства не являлись. Ну и что? Не те времена, когда за эти дела партийный билет на стол выкладывали.

От всяких попыток урезонить бешеную бабу он давно уже отказался – себе дороже. Политика – искусство возможного, тут выше жопы не прыгнешь. Он гнал от себя мысли о своём дурацком браке и интуитивно ждал от всей этой истории какой-нибудь подлянки.

Мог ли он представить себе, что сегодняшний день с такой безжалостностью подтвердит его ожидания?

Ответим прямо: мог. Потому что когда старый друг Михаил Иванович связался с ним через секретный канал связи и сговорился о том, что на днях заскочит в гости, Владимир Николаевич, который, надо сказать, не зря ел хлеб на своём посту, то ли просчитал, то ли догадался о чём будет с ним разговор. Также он предположил, что супругу его приплетут ко всему этому обязательно, и, представляя, какой реакции ожидает от него старый друг, сидел теперь, покачиваясь, на перламутровом диване, лелея башку в ладонях и глядя на поверхность стола, в уме почти дословно выстраивая в шпионских своих мозгах их дальнейший разговор.