Джими Хендрикс, история брата - страница 22

Сколько раз мне объясняли это, сколько разных людей, а я всё никак не мог понять, почему мне не разрешалось жить вместе с отцом и братом всю неделю целиком. Когда я переехал жить к Вилерсам, я думал что это временная необходимость. Но время шло, а положение не становилось лучше и я не мог вернуться в семью. Мы уже через столько прошли вместе! Мы уже почти всё преодолели, весь этот нескончаемый ужас! Я думал, что уж большего случиться с нами не может. Нам бы разлететься. Но напротив, мы все страдали и старались изо всех сил быть вместе.

Не представляю, как отец умудрялся просыпаться так рано утром и идти на свою ландшафтную работу. Должно быть, вы возразите мне, скажете, что это невероятно, но я считаю отца самым трудолюбивым работником из всех, кого я встречал за свою жизнь. Если он шёл на работу, ничто не могло помешать ему её сделать, ни проливной дождь, ни палящее солнце. По уикендам он брал нас с собой, если знал, что ему нужны дополнительные руки. Вместе мы подрезали деревья, пололи лужайки и сады, расчищали территории от мусора и увозили его на свалку — когда он понимал, что ему одному не справиться, всегда звал нас на помощь.

Расскажу о длинной цепи событий, которая пришла в движение, когда одним воскресным утром мы проснулись и отправились помогать отцу в Мэдисон—Парк, роскошный общественный парк в северо–восточной части Сиэтла на берегу озера Вашингтон. Хозяйке дома, пожилой даме по имени миссис Максвелл, одна из её подруг рекомендовала отца, как умелого садовника и человека, справляющегося с любой трудной работой. Она пригласила нас, чтобы мы полностью почистили и освободили от скопившейся старой мебели и разного хлама (хлама, как считала сама миссис Максвулл) её обширный гараж, где спокойно смогли бы разместиться два автомобиля. Мы были несказанно удивлены, открыв ворота гаража. То, что мы увидели там, мусором, в обычном понимании этого слова, назвать было нельзя. Большинство из вещей было в отличном состоянии, а некоторые даже, показались нам дорогими. У отца, конечно, было много дурных привычек, но на работе он был всегда честен до мелочей. После тщательного осмотра содержимого гаража, он отправился к хозяйке.

— Никаких проблем, миссис Максвелл, — сказал он ей. — Мы вынесем всё и свезём на помойку. Но, я подумал прежде, можем ли мы взять кое–что себе, вместо того, чтобы всё разломать и выбросить?

— Поскольку мой гараж будет наконец–то убран, можете брать себе всё, что понравится, — услышал он в ответ.

Получив её разрешение, этот день для отца стал настоящим Рождественским утром. Будучи по природе своей собирателем, отцу не имело значения, цела ли вещь или она повреждена, он наделял её своим смыслом. Он считал, что починив её, он сможет её хорошо продать. Его жилище всегда походило на обломки судна, вынесенного на берег после кораблекрушения. К вечеру всегда прибавлялось что–нибудь новенькое.

Итак, мы, все трое, приступили к работе. Всё утро мы потратили на то, чтобы вынести эти сокровища наружу и погрузить их в кузов грузовика. Несмотря на то, что большинство из предметов годилось только на то, чтобы продолжить им жизнь на свалке, отец многое отложил в строну. Жемчужиной, украшающей гору этих сокровищ, была старая винтовка времён гражданской войны, похороненная под матрасами в самом углу. Её он бережно положил в кабину.

Примерно после полудня отец прыгнул в грузовик со словами:

— Ждите, скоро вернусь.

Но мы с Бастером почувствовали кое–какие слишком привычные нотки в его голосе. Они означали, что он заедет пропустить по бутылочке холодного пива. Как только он вырулил на дорогу, мы с Бастером снова нырнули в гараж в надежде найти ещё какие–нибудь сокровища. И вот Бастер вынырнул из груды хлама, прижимая к груди обшарпанную укелеле. Он несколько раз тронул одну единственную уцелевшую струну и лицо его расползлось в счастливой улыбке. Застенчивость Бастера не знала границ и он пересёк задний двор, держа укелеле за спиной, хотя миссис Максвелл уже сказала отцу, что мы можем оставить себе, что найдём пригодного из этого хлама. Бастер очень нервничал и не мог взять ничего без спроса, ему нужно было самому убедиться, что можно оставить укелеле себе и он постучал в дверь.