Джон Стюарт Милль. Его жизнь и научно – литературная деятельность - страница 12

Отец Милля не признавал в теории, что чувство любви должно быть основанием нравственности, и сам мало был к нему способен. Но сын имел другую натуру; последующие события его жизни показывают, что он мог любить сильно и горячо. В детстве он страдал от холодности отца.

«В отношении отца к нам, – пишет он в своей автобиографии, – более всего не хватало нежности. Я не думаю, чтобы этот недостаток лежал в самой натуре отца. Как и большинство англичан, он стыдился выражать нежные чувства, и этим самым заглушал их в себе! Если мы подумаем о том, что он был единственным наставником своих детей и что он от природы был раздражительным, то нельзя будет не пожалеть этого бедного отца, который так много делал для своих детей, так заслуживал их привязанности и в то же время сам постоянно сознавал, что страх перед ним убивает в детях любовь к нему… Я не думаю, чтобы в деле воспитания можно было совершенно обойтись без помощи страха; но я уверен, что не на этом чувстве оно должно быть основано; и когда страх преобладает в такой мере, что мешает детям относиться к родителям с любовью и доверием и делает их неоткровенными и необщительными, то тогда он является большим злом, которое нужно принимать в расчет, как бы ни было воспитание благодетельно в других отношениях».

Когда Миллю в зрелых годах приходилось говорить с близкими людьми о своем воспитании, то он вспоминал о нем без всякого удовольствия; по его словам, подобное форсирование умственных способностей ребенка в большинстве случаев прямо вредно, а когда оно приводит к желательным результатам, то успех покупается слишком дорогой ценой.

Поездка Милля на юг Франции. – Увлечение Бентамом. – Кружки молодежи и влияние их на Милля.

В 1820 году обычное однообразие жизни Милля было нарушено событием, имевшим чрезвычайно большое значение в его жизни: он получил от Сэмюэла Бентама, брата знаменитого юриста, приглашение провести несколько месяцев в его поместье, на юге Франции. В то время Миллю было уже 14 лет, и отец по примеру римских патрициев, посылавших своих детей путешествовать после того, как теоретическое образование их закончилось, охотно отпустил сына из родительского дома. Перед отъездом он позвал сына к себе и долго говорил с ним. Вот как сам Милль описывает этот разговор:

«Я помню то место в Гайд-парке, где накануне моего отъезда из дома на долгое время отец сказал мне, что, познакомившись с новыми людьми, я увижу, что имею много таких сведений, которых лишено большинство моих сверстников; мне будут говорить об этом и хвалить меня. Но если я знаю больше, чем другие, то этим я обязан не своим собственным силам, а тому обстоятельству, что на мою долю выпало редкое счастье иметь отца, который умел и хотел обучать меня сам. Как и всему тому, что мне говорил отец, я поверил и неожиданному открытию, что я знаю больше, чем другие хорошо воспитанные юноши, но это нисколько не взволновало меня. Я не чувствовал гордости вследствие того, что другие знают меньше меня, и мое самолюбие нимало не было этим польщено. Но я был убежден, что все, сказанное отцом о моих преимуществах, есть несомненная истина, и это убеждение сохранилось у меня на протяжении моей юности».

Милль вел обстоятельный дневник своего путешествия, которое внесло в его жизнь множество новых впечатлений и избавило его на время от неусыпного контроля отца.

В Париже он познакомился с семейством известного экономиста Жана Батиста Сэя, бывшего близким другом его отца. Младший сын Сэя, Альфред, взялся быть гидом юного путешественника и показывал ему Париж. Описывая отцу достопримечательности столицы Франции, Милль с негодованием говорит о «расточительном герцоге Орлеанском, который, разорившись от безрассудной жизни и кутежей, решился отдать внаймы под магазины нижний этаж своего колоссального дворца».

У Сэя Милль встречал многих выдающихся французских ученых и писателей; но, несмотря на то, что по своему умственному развитию он казался взрослым человеком и бывал на правах равного в таком избранном обществе, юные годы брали свое: так, одно воскресенье он провел довольно необыкновенным для себя образом – целый день играл с Альфредом в мяч.