Джуд Незаметный - страница 7

Джуд все смотрел и смотрел, пока окна и флюгера не потухли как-то сразу, точно задутые свечи. Далекий город окутался дымкой. Повернувшись к западу, Джуд увидел, что солнце скрылось. Впереди все задернулось траурной мглой, и ближние предметы принимали самые фантастические окраски и формы.

Джуд поспешно слез с лестницы и пустился бегом к дому, стараясь не думать о великанах, охотнике Хирне, Апполионе, подстерегающем Христиана, и капитане с кровавой дырой во лбу, окруженном мертвецами, которые каждую ночь поднимают бунт на борту заколдованного корабля: Он понимал, что уже вышел из того возраста, когда верят во все эти ужасы, и все-таки обрадовался, увидев колокольню и свет в окнах дома, хотя дом не был ему родным, а его бабка, жившая в нем, не очень-то любила своего внука.

Внутри и вокруг "торгового заведения" этой старухи, заведения с витриной из двадцати четырех стеклышек в свинцовой раме, до того потускневших от времени, что сквозь них трудно было разглядеть жалкие грошовые предметы, составлявшие часть товара, который мог унести на себе один сильный человек, протекала, внешняя жизнь Джуда. Но мечты его были столь же грандиозны, сколь ничтожно окружение.

Сквозь непроницаемый барьер неприветливых меловых холмов, протянувшихся на севере, ему постоянно виделся чудесный город, созданный его фантазией, который он сравнил с небесным Иерусалимом, хотя в мечтах его, пожалуй, было больше от воображения художника и меньше от воображения торговца драгоценностями, чем у автора Апокалипсиса. Город этот стал для него реальностью, достоверностью, занял особое место в его жизни, главным образом по той единственной причине, что там жил человек, перед знаниями и устремлениями которого он так благоговел, — мало того, жил там среди людей, еще более образованных, знающих и духовно одаренных.

Когда приходила унылая, ненавистная нора и Джуд знал, что в Кристминстере, как и у них, льет дождь, ему все же не верилось, что там дождь такой же беспросветный. Всякий раз, когда ему удавалось выбраться за пределы деревушки на час или два, что случалось нечасто, он тайком спешил на холм, где стоял Бурый Дом, и напряженно всматривался в даль; иногда он бывал вознагражден за это видом какого-нибудь купола, или шпиля, или тонкого дымка, в котором его воображению рисовалось мистическое курение фимиама.

Затем в один прекрасный день ему пришло в голову, что если он поднимется после сумерек к своему обычному месту наблюдения и пройдет вперед еще мили две, он увидит вечерние огни города. Правда, возвращаться домой придется одному, но даже это соображение не остановило его, так как он умел справляться со страхом.

План этот был приведен в исполнение. Было еще не поздно, когда Джуд достиг своего наблюдательного пункта — только-только спустились сумерки; однако черное небо на северо-востоке и дувший оттуда ветер нагнетали мрак. Джуд проходил не зря, хотя увидел он вовсе не ряды огней, как ожидал. Отдельных огоньков различить было нельзя, лишь сияние, нечто вроде светящегося облака, вставало над городом на фоне черного неба, и казалось, что свет этот и город находятся на расстоянии всего только мили.

Он принялся строить догадки, где именно в этом сиянии может быть школьный учитель — человек, который не поддерживал теперь никаких отношений с жителями Мэригрин и словно умер для них. Ему казалось, что он видит, как Филотсон спокойно расхаживает в этом сиянии, подобно одному из отроков в печи Навуходоносора.

Он слышал, что ветер может лететь со скоростью десяти миль в час, и сейчас это вдруг припомнилось ему. Стоя лицом к северо-востоку, он разомкнул губы и, словно сладкий напиток, втянул в себя воздух.

— Ты был в городе Кристминстере, — ласково обратился он к ветру, — всего час или два тому назад ты проносился по его улицам, вертел флюгера и касался лица мистера Филотсона, он дышал тобой, а теперь ты прилетел сюда, и тобой дышу теперь я.

Вдруг вместе с ветром до него донеслись какие-то звуки: будто весточка из города, посланная чьей-то душой, обитающей там. То был перезвон колоколов, голос города, чуть слышный, но мелодичный, возвещавший ему: "Мы счастливы здесь!"