Эдельвейсы — не только цветы - страница 14

«Что же делать?» — спрашивала себя Наталка и не могла найти ответа. Если бы знала, где находятся партизаны, все бросила, сейчас бы ушла к ним! Но где они, партизаны? Куда идти?..

Восемнадцать лет прожила Наталка на свете. Кончила десять классов, собиралась учиться дальше. Легко давался немецкий. Директор школы советовал поступать в институт иностранных языков. Но в те самые дни, когда надо было решать, куда идти учиться, заболела мать. Более месяца Наталка не отходила от нее. А вскоре началась война.

Сперва думалось: война быстро закончится. Но она разгоралась, охватывала все новые города и села и вот дошла до Кубани… И деда нет…

Наталка ткнулась лицом в подушку и разрыдалась.

Подменяя друг друга, Донцов и Пруидзе уже много часов несли командира. К ночи совсем измотались и остановились возле огородов какой-то станицы. Прилегли в росистой траве.

Говорить не хотелось, думалось о том, как скорее пройти в горы. В станицу лучше бы не заходить. Обогнуть стороной, а там через речку в лесок, за которым уже предгорье… Но как не зайдешь, если в запасе ни куска хлеба, если голод валит с ног.

Взять продукты у Наташи они не решились. Пожалели девушку: может, ей придется еще труднее, только тем и жить будет, что удастся от фашистов спрятать.

Чудесная девушка эта Наташа! Приветливая, ласковая. Русые косы падают на грудь. А глаза голубые, чистые. И нет в них ни лукавства, ни лжи, такие глаза разве что у ребенка бывают.

Каждый из них хотел бы помочь ей, а как? Изломают, затопчут враги, как придорожную былинку. Да разве ее одну? Сколько жизней унесла война! А сколько еще унесет?..

Станица совсем близко: стоит перелезть через плетень, пройти по огороду, и вот она, крайняя мазанка. Там, небось, и вареная кукуруза с солью найдется, и молоко, и сыр.

«Рискнуть, а?» — подумал Донцов. Как бы угадав его мысли, Пруидзе сказал:

— Ходыть туда-сюда — солнце встанет. А нам темно надо. Нельзя ходыть.

— А если надо?

— Хо, надо! Жизнь надоел? Помирать хочешь?

— Не пойму я тебя, Вано, — пожал плечами Степан. — Вчера говорил: без бурдюка и жареного барана в горы не ходи, а теперь с пустыми руками зовешь?

— Говорил, говорил… Мало что говорил!.. Как думаешь, в горы колхозный скот пошел?

— Ну, пошел. А нам что от этого?

— Как — что? Чудак ты, Степан!..

— Не понимаю, — уставился на него Донцов. — Вот ты зубы скалишь, а я не понимаю.

— Какой черт из тебя солдат! — выругался Вано. — Неужели баранья твоя башка не понимает? Где скот — там и шашлык!

— Ах, вон что. Нет, уж извини. Мало того, что немцы грабят, так еще и мы начнем колхозников обдирать? Да для этого, скажу тебе, не баранью, ослиную голову надо иметь. Вдумайся, что говоришь-то.

— Глупый. Совсем глупый! — ударяя себя ладонями по бедрам, горячился Вано. — Гостями на кош придем!.. Кавказ понимать надо!

Донцов с сомнением покачал головою:

— Нет, лучше здесь продуктами запастись.

— А у тебя здесь что — склад пэфээс? — с ехидцей заметил Вано.

— Хрен у меня здесь!

— Значит, чужое брать? Грабить? — напирал Пруидзе. — Думать надо!

— Сравнил змею с веревкой. Там, в горах, то, что удалось спасти от немцев. А тут совсем другое… Тут, чем врагу отдавать, так лучше своим… Да, как ты не понимаешь?

Головеня не вмешивался в их спор. Он сердцем рвался в горы, хотя отлично понимал, что там будет не легче. Перевалить через хребет — не польку-бабочку сплясать. Отсюда до Сухуми — а они пойдут именно так — более двухсот километров. Покрыть это расстояние можно бы за две недели. Но при условии, когда все путники здоровы. А ведь его, Головеню, надо нести…

Отвлек лейтенанта от размышлений Пруидзе, сказав, что в станице могут быть немцы.

— Впрочем, черт их знает! — тут же усомнился он.

— Чего гадать-то, — поднялся Донцов. — Сейчас пойду и все выясню.

— А почему ты? Я, по-твоему, не солдат, трус, что ли, какой?..

— Не трус, а повар.

— А ты — писарь! — вскипел Вано.

— Понимать надо, что к чему. Ты же сам рассказывал, как в ресторане работал…

— Работал. Но ведь повар — это кулинар, понимаешь, кулинар, а не бумажная крыса!

— Не отказываюсь: был писарем, — согласился Донцов. — Но я и в разведке служил.