Эдельвейсы растут на скалах - страница 24
«Настоящее» — вот то единственное слово, с которым ассоциируется в моем сознании все, что связано с Аленкой.
…Нет, не было у нас с Диной той глубинности отношений. Сначала думал, она придет со временем. Не пришла…
…На вокзале рядом встать побоялась.
Ох, и длинна ты, ночь больничная. Чего только не передумаешь.
На улице уже не кружатся снежные хлопья, ветер сыплет в оконное стекло мелкой крупой. Людей на тротуарах не видно, даже машины угомонились. Ложусь в постель. Володя тоже не спит: ворочается, вздыхает.
— Ты чего не спишь? — спрашиваю шепотом.
— Скоро Новый год. Что бы придумать такое? Сестрам, врачам сделать бы что-нибудь приятное.
— Я уже надумал. Только не знаю, реально это или нет.
— А что?
— Хочу сделать новогоднюю стенгазету.
— Ты ж делал уже стенгазеты.
— Э-э, нет. Я хочу сделать такую, чтоб это действительно был подарок. Для этого много нужно. Я уже несколько ночей обдумываю. Будешь помогать?
Володя хмыкнул: спрашивает еще!
Завтра пойду к профоргу договариваться.
Днем разыскал профорга — высокую пожилую женщину, крашенную под блондинку. Она не возражает против новогодней стенгазеты. Но когда я показал список, что для этого нужно, да вдобавок сказал, что в палате нельзя делать (пропадет эффект внезапности), надо бы где-нибудь в кабинете, — она усомнилась в искренности моего намерения.
— А зачем вам елочные игрушки? Вы что, на стенгазету думаете их вешать?
— Я их истолку и сделаю заголовок.
— Делали бы обыкновенную, без всяких там фокусов.
— Обыкновенную вы и сами состряпаете. А я такой шедевр выдам — вся Москва сбежится смотреть. А вам, может, благодарность объявят.
— А где ж я возьму для вас отдельный кабинет?
— Ну что ж, если вы не можете, тогда я сам постараюсь. Меня осенила идея.
Однажды врач попросила сделать для нее на ватмане несколько таблиц. У нее маленький кабинет, там я и работал. Работой она осталась довольна и говорила, что считает себя должницей. Ну что ж, долг платежом красен. Я разыскал ее, объяснил, в чем дело, и она без слов дала мне ключ от кабинета. Другой врач, которому я писал для диссертации таблицы, принес три листа отличного ватмана. И я приступил к работе.
7
Навстречу по коридору идет Зина, она несет письма.
— Мне есть?
— Есть. И Боровичку вот. Официальное! — подает конверты. На одном из них — фиолетовый штамп.
— Ух ты! Академия медицинских наук! Уж не жалобу ли Боровичок накатал?
На другом конверте узнаю почерк матери. Как все малограмотные, она пишет большими корявыми буквами, адрес едва вмещается на конверте. Письма ее всегда обстоятельны, только без единой запятой. И вдруг — строчка… Несколько слов! Дойдя до такой строчки, я вдруг отчетливо вижу ее, вижу даже, какое выражение лица было у нее, когда она писала эти слова.
Тут же, в коридоре, вскрываю конверт, читаю:
«Здравствуй дорогой наш сынок Макар!
С чистосердечным приветом и наилучшими пожеланиями к тебе твои родители. Мы получили от тебя письмо за которое сердечное тебе спасибо. Ты пишешь что наверно будут делать операцию. Я бы на крыльях полетела к тебе да ты запретил мне приезжать в больницу. Мы вот тут посоветовались с отцом. Он может взять отпуск и приехать к тебе будет ухаживать после операции. Ты узнай когда ее будут делать и напиши нам. Все-таки в трудное время рядом будет родной человек. Это много значит. И у меня на душе спокойнее было бы. Отец привез бы тебе домашней колбаски чтобы после операции сил побыстрее набирался. И домашних компотов привез бы и малины протертой с сахаром и смородины это тоже очень полезно. Напиши подробно как тебя в Москве побыстрее разыскать. Дома у нас все в порядке. Выпало много снегу. Морозы сильные. Пиши чаще сынок. Мы всегда так ждем твоих писем! Привет тебе от всех родных. До свидания. Целуем. Мама и папа».
На крыльях бы прилетела. Читаю, а самому вспоминается…
…Поезд остановился на какой-то станции. Я лежу на нижней полке. Вдруг знакомый голос:
— Вот он!
Оборачиваюсь на голос и вижу красное потное лицо двоюродного брата, который живет в Инзе. Но лицо тут же исчезает… Выглядываю в окно: поезд стоит на станции Инза. Снова его голос: