Эдельвейсы растут на скалах - страница 7
— Макар, не надо меня пугать. — Наш диалог неожиданно стал обрастать колючками. — Я тебе не Надя Топоркова. В торговый техникум я бы давно могла поступить.
Дина напомнила о Наде Топорковой, и в памяти моей промелькнули, словно кадры кинохроники, события, о которых я не любил вспоминать…
…Дружили мы с Надей с детства. У Топорковых меня принимали, как родного сына. Через нас, детей, подружились и родители. Между семьями были уже почти родственные отношения. Для всего села наш будущий брак считался вопросом решенным.
…Окончен десятый класс. Я поехал поступать в пограничное училище, Надя — в Одессу, в медицинский. Писала, что в институт не прошла, поступила в торговый техникум.
После первого курса приехал домой в отпуск. Вечером — скорей на танцы, повидаться с одноклассниками. И повидался… Там была Надя. С мужем. Мы приехали в один день.
А за неделю до отпуска получил от нее письмо. Нормальное, ласковое письмо… Пригласила меня на «дамский вальс».
— А как же письма? — спросил я.
— Мне было жалко тебя…
Вальс продолжался, но я подвел Надю к мужу и ушел домой. У меня было такое состояние, будто Надя выкрала у меня хрупкое, хрустальное и хряпнула это хрустальное о бетонный пол танцплощадки. От прежнего чувства к ней не осталось ничего. Сразу. Вдруг. Только пустота в груди, словно оттуда вынули что-то, а свободное пространство забыли заполнить, Надя для меня стала чужой. Более чужой, чем просто незнакомые люди.
Сейчас, с расстояния пяти лет, я понимаю, что наша с Надей история не уникальна. Но если она происходит именно с тобой, то оставляет в душе след.
Вот и тогда, на зеленом плоту посреди реки, я слушал Дину и не мог не сравнивать ее с Надей. Как странно: учились две девчушки в одном классе, их воспитывали одни и те же педагоги, а они оказались такими непохожими… В мой язык вселился бес, я дразнил Дину, скептически отзывался о ее романтических планах, но мне очень хотелось — мне нужно было! — чтобы Дина не сдавалась. И она не сдавалась! Щеки ее раскраснелись, прищуренные глаза готовы были испепелить меня, в ответ она палила по-детски задиристыми доводами.
— Макар, да ты нахал! — спохватилась она наконец. — А сам-то ты почему…
— Я — мужчина. А удел женщины — мед, пед или…
— Я сейчас тебя побью! — И крепкие кулачки Дины забарабанили по моей спине. Я дернул ее за косы, она вцепилась в мою шевелюру, и между нами началась борьба. Куга под нами расползлась — пронзительный Динин визг полетел, перекатываясь, над величаво-сонным покоем плеса, — и мы очутились в воде, хохоча, как оглашенные.
С реки ушли, когда село солнце. Пастух уже пригнал стадо, коровы разбрелись по селу. Черный бугай с кольцом в носу остановился у штакетника и, басисто ревя, рыл копытом, вырывая с корнем траву и бросая ее высоко вверх. Вокруг бугая — облако пыли. Девочка лет двенадцати медленно ехала на велосипеде, правя одной рукой, и погоняла хворостиной рыжую однорогую корову.
Мы пошли по домам. Договорились увидеться на танцах…
…Сейчас даже смешно вспоминать. В наших отношениях было еще так много детства, школярства. Уже не дети, но еще и не взрослые… А вообще-то этот, инфантильный, что ли, тон наших отношений исходил от Дины. Когда встретил Аленушку, мне было всего восемнадцать, но с нею было совсем по-другому…
Вспомнил Аленушку — и сразу светлей стало на душе.
После истории с Надей Топорковой я стал даже немного циником. На какую ни посмотрю, невольно думаю: «И ты, наверно, такая же…» Так продолжалось, пока не встретил Аленушку. Она помогла мне увидеть, что не все — Нади…
…Был декабрь. Я бесцельно бродил по вечерней Алма-Ате. До конца увольнения оставалось еще часа три. Весь день моросил дождь, даже снежок пролетал, а к вечеру с неба сеять перестало, но было пасмурно. На мокром асфальте отражались огни фонарей, светящихся окон, фар автомобилей. На тротуарах — редкие прохожие. Остановился трамвай, из него вышло несколько человек. Последней показалась женщина со спящим ребенком на руках и с чемоданом, ей подали еще большую дорожную сумку. Женщина стояла в растерянности, не зная, как ей быть. Я подошел: