Эдем - страница 59

– Где ты была? – спросил он. – Я давно тебя не видел.

– Теперь мое знание языка больше тебе не нужно, наши уроки закончились. Я работаю теперь на новых полях.

– Ты? – В голосе мальчика слышалось изумление, разочарование и полное непонимание.

– Я… – Спутницы Энге тоже остановились, и она жестом велела им идти дальше. – Я должна возвратиться на работу.

Она повернулась и пошла, Керрик торопливо семенил рядом. Он очень хотел разгадать ее тайну, но не знал, с чего начать.

– Вы только что унесли одну из своих. Что случилось?

– Укусила змея. Их много там, где мы работаем.

– Но почему ты среди них? – На ходу их не могли подслушать, топавшую следом Инлену< можно было не брать в расчет. – Ты говоришь с эйстаа как равная, а выполняешь работы, подобающие только нижайшим из фарги. Почему?

– Это нелегко объяснить. Эйстаа запретила мне рассказывать об этом иилане’.

Сказав эти слова, Энге уловила их двусмысленность. Керрик не был иилане’. Она показала на Инлену<:

– Прикажи ей идти вперед.

Потом Энге повернулась к Керрику и заговорила с такой страстностью, которой он не предполагал в ней:

– Я попала в эти края, и они вместе со мной, потому что мы верим, а наши правительницы против нашей веры. Нам приказывали забыть про веру, но мы не можем. Когда обретешь истину, от нее нельзя отказаться.

– О какой истине ты говоришь? – спросил озадаченный Керрик.

– Это пламенная, тревожная правда. Ведь и весь мир, и все в нем суть большее, чем кажется с виду. Ты об этом никогда не думал?

– Нет, – с абсолютной искренностью ответил он.

– А надо бы. Но ты еще юн, и ты не иилане’. Ты был для меня загадкой, уже когда начинал говорить, и твое существование до сих пор озадачивает меня. Ты не иилане’, но ты и не зверь устузоу. И я не знаю, кто ты и какое место занимаешь в огромном миропорядке.

Керрик уже начинал жалеть, что встретился с Энге. В ее словах для него было немного смысла. И теперь, когда она начала этот разговор, не для него – ради себя, остановить ее было невозможно.

– Наша вера – истинная вера, ведь в ней есть сила, превосходящая понимание неверующего. Первой поняла это Угуненапса. Она всю жизнь преобразовывала свой разум, приноравливалась, чтобы понять. Трудно принести в мир новое, о существовании которого никто и не подозревал. Она рассказывала о своей вере другим – над ней просто смеялись. Эйстаа ее города узнала о ее странных повадках, и Угуненапсе пришлось предстать перед нею. Эйстаа велела ей говорить. И она говорила. О сути, что кроется в нас, которая позволяет нам говорить и отличает от бездумных животных. У животных нет этой сути, поэтому они не могут говорить. Речь просто голос того, что живет внутри. И эта вещь внутри – жизнь и одновременно – память о смерти. Животные не знают ни жизни, ни смерти. Они есть, а потом их нет. А иилане’ знают и жизнь, и смерть… и ты теперь тоже. Такова великая загадка, которая мне пока не по силам. Кто ты? Что ты есть? Какое место тебе предназначено?

Энге обернулась к Керрику, заглянула в его глаза, словно пытаясь отыскать в них ответ. Но ему нечего было сказать, и она поняла это.

– Когда-нибудь ты поймешь это, – проговорила она, – а пока ты еще слишком молод. Но я очень сомневаюсь, чтобы ты смог понять чудесное видение, дарованное Угуненапсе, явленную ей истину, которую она открыла остальным и доказала своей судьбой. Она прогневала эйстаа, приказавшую забыть ложные предрассудки и жить, как иилане’ жили от яйца времен. Угуненапса отказалась и тем поставила свою веру выше города, выше велений своей эйстаа. Увидев неповиновение, эйстаа лишила ее имени и прогнала из города. Знаешь ли ты, что это такое? Нет, не знаешь. Ни одна иилане’ не может жить вне города, без имени, данного ей. Оставить город – значит умереть. От яйца времен отлученная от города иилане’ умирает. Потрясение так велико, что иилане’ теряет сознание, падает и умирает. Так было всегда.

Энге находилась теперь в странном приподнятом настроении, смешанном с восхищением. Остановившись, она взяла Керрика за обе руки и поглядела ему в глаза, стараясь выразить свои чувства.

– Но Угуненапса не умерла. И меня тоже отлучили от Инегбана, приказали умереть, но я осталась жива. И все мы живы, потому-то мы здесь. Они зовут нас Дочерьми Смерти, потому что считают, что мы продались ей. Но это не так. Сами мы зовем себя Дочерьми Жизни – и это верно. Ведь мы живем, когда другие умирают.