Единственная - страница 22

Удобно устроившись, Наташа рассматривала девушку на обложке, ее волосы и макияж, внимательно изучала легкую улыбку, наклон головы, блеск глаз — все подробно. Эта девушка-модель была в точности такой, какой мечтала быть Наташа: беззаботной, счастливой и, несомненно, пользующейся успехом.

Экспериментируя, Наташа наклонила голову, как у модели, широко раскрыла глаза и сложила губы в сияющую улыбку, стараясь как можно точнее передать выражение лица девушки, но у нее не очень-то получалось. Потренировавшись несколько минут, она наконец почувствовала, что ей удалось добиться сходства, и, вполне удовлетворенная, стала перелистывать журнал дальше, пока не дошла до страницы с фасонами одежды. Здесь она сосредоточенно впилась в картинки: если она хочет в точности воспроизвести эти элегантные вещи, ей нужно скрупулезно, до самой последней мелочи, скопировать выкройки, только тогда она будет чувствовать себя достаточно уверенно, появляясь в чем-нибудь, лишь слегка отличающемся от оригинала. Конечно, ее одежда и аксессуары будут не такими дорогими, как те, что изображены в журнале. Свитера и шарфы с распродажи — вот что она может себе позволить, но если после школы порыскать по магазинам Вестерфилда в поисках того, что ей нужно, можно подобрать вполне приличную имитацию.

То же самое и с едой. Наташа решила овладеть и этим искусством. Но здесь следовало точно соблюдать рецепт, эксперимент не годился, ошибка могла испортить все блюдо. Днем по вторникам, оставаясь одна в небольшой кухне, она надевала чистенький фартучек, клала на узкий покрытый пластиком стол открытое «Кулинарное искусство» и готовила что-нибудь новое. На прошлой неделе это было тушеное мясо, на этой намечался бефстроганов. Она заранее предупреждала мать, что собиралась приготовить, так что блюдо вечером входило в их обед. Кит всегда говорила, что дочка великолепная кулинарка, но Наташа была не так глупа и понимала, что мать просто рада, когда кто-нибудь помогает ей. Вспомнив о матери, Наташа слегка помрачнела. Кит никогда не следовала рецептам, она клала щепотку того, горсточку этого — все на глазок. Наташа прямо с ума сходила, когда несколько раз пыталась поучиться у матери, стоя рядом с ней и расспрашивая, откуда она знает, сколько чего класть. Кит рада была объяснить, но ее ответы вроде «Ты должна чувствовать» или «Ты должна знать, сколько» не приносили никакой пользы. Однако все, что готовила мать, было восхитительно. У Кит был тот же врожденный талант одеваться, она почти ничего не тратила на наряды, но могла великолепно подобрать одежду для любого случая, порывшись по чуланам и комодам и составив немыслимое сочетание старых юбок, украшений и ремней, которое всегда выглядело сногсшибательно. Как ей удавалось добиваться такого совершенства, Наташе не дано постичь, наверное, здесь не обходилось без колдовства. Даже отсутствие денег Кит всегда могла каким-то образом компенсировать своей изобретательностью и в конечном итоге была великолепно одета для выхода. Вот какая у нее мать.

«А я что? — хмуро подумала Наташа. — Ничто. Никто». И то, что у нее не было ни грамма вкуса или изобретательности — даже не самое главное. Главное, что ей даже не предназначалось жить на белом свете. Она, конечно, никогда никому не рассказывала, как давным-давно подслушала разговор Кит с матерью Карлин о том втором ребенке, который умер. Наташе было всего пять, она одна играла со своей «Волшебной страной», когда до нее донесся голос матери, беседовавшей за кофе с Лилиан Сквайр. Наташа, не шевелясь и затаив дыхание, слушала историю — как ребенок, мальчик, родился уже мертвым. Кит рассказывала еще много, чего Наташа не понимала, но и из того, что она поняла, было совершенно ясно — именно этот мальчик должен был быть здесь, а не она.

Даже сегодня нельзя было усомниться, что Кит все еще хотела бы иметь вместо нее того другого ребенка. Кит редко обращала внимание на Наташу, по правде говоря, она едва ли вообще замечала, когда дочь входила в комнату, а если Наташа подходила обнять мать, то почти явно чувствовала, как та непроизвольно отстраняется. Единственной заботой Кит был Бен, Бен и еще раз Бен. Понятное дело, Бен — само совершенство.