Её легионер - страница 35

— Дурак ты, Чарли! — усмехнулась актриса. — Впрочем, как и все мужчины. Наоборот, я рада за тебя. Если, конечно, можно за кого-то радоваться. Люби свою певицу, вы с ней потрясающая пара.

Боксон молча подошел к Николь, поцеловал ей руку, потом повернулся к наблюдавшему эту сцену Алиньяку:

— Когда женщина понимает мужчину, это похоже на счастье!..

— Поставь свечу своему святому, Чарли! — отозвался Алиньяк. — Ты выглядишь счастливым, возблагодари своего ангела за это.

…В маленькой церкви Сен-Мартин в послеполуденный час было сумрачно, прохладно и тихо. Боксон зажег свечу перед распятием, перекрестился, присел на скамейку. Даже самому себе он не мог бы ответить честно: верит он в Бога или нет. Когда заходил разговор о религии, Боксон обычно говорил так: «В мире столько горя, что если бы был Бог — он бы этого не допустил». Но, отправляясь на очередную боевую операцию, Боксон заходил в церковь — просто поставить перед распятием свечу. На войне, в постоянном соприкосновении со смертью, стать суеверным очень легко — подмечено давно и весьма точно. Полковник допускал лишь минимум суеверия — он не мог позволить себе роскошь зависимости от мелких случайностей и неумных ритуалов.

Чаще всего Боксон ходил в церковь просто посидеть, отдохнуть от суеты, поразмышлять под звуки органа или хора, или фисгармонии — в зависимости от того, где находилась эта церковь — в Париже, в африканском городке или в гватемальской деревушке.

В церкви Сен-Мартин Боксон обратился к Богу с такими словами: «Господи, я благодарен тебе за твою милость ко мне. Господи, храни любимую мою — Катрин. А ко мне, Господи, будь просто справедлив».

«Бог не лавочник и торговаться с ним — святотатство» — говорил Боксон, рассуждая иногда о загробной жизни и о грядущем Апокалипсисе; и никогда не позволял себе вульгарного: «Не согрешишь — не покаешься!»

Священник появился почти бесшумно, он шел по проходу между рядами скамеек очень медленно; остановился в нескольких шагах, и Боксон повернулся к нему лицом. Священник спросил:

— Как давно вы не были на исповеди, полковник?

— Вы обратились ко мне очень странно, святой отец, обычно служители Божьи называли меня «сын мой»…

Священнику было далеко за шестьдесят, на правой стороне лица отпечатались глубокие рубцы от ожогов.

— Хорошо, сын мой, но вы не ответили на вопрос…

— Последний раз я был на исповеди десять лет назад, в Пуэрто-Барриас, в Гватемале. Около той церкви партизаны прятали оружие, и чтобы дождаться связного, не бросаясь в глаза, я укрылся в исповедальне. А через месяц отца Диего убили люди из «эскадрона смерти». Убийц, конечно, никто и не искал. Почему вы назвали меня полковником?

— Я читаю не только «Чивилата Католика», но и светскую прессу. В последние дни там часто упоминается некий полковник на голубом «корвете». А вы приходите в нашу церковь уже лет пять, не так ли?

— Вы наблюдательны, святой отец! Мне нравится Сен-Мартин — у вас всегда тихо, благопристойность молитвенного места не нарушается праздношатанием туристов и фальшивым благочестием фарисействующих мирян… — Боксон развел руками, как бы приглашая воочию убедиться в правоте своих слов.

— Сын мой, — продолжил священник, — я много читал о вашей жизни. «Не судите, да не судимы будете» — сказано в Евангелии. Каждый примет свою кару за свои грехи. Не желаете ли облегчить душу свою исповедью?

— Святой отец, Всевышний знает все мои грехи. Я не хочу уподобляться тем итальянским гангстерам, которые, убивая человека, не забывают перекреститься, а их жены занимают в церкви лучшие места, демонстрируя свою набожность на залитые кровью деньги…

— Эта набожность не спасет их от справедливого наказания — Всевышнего обмануть невозможно…

— Именно поэтому я не буду его обманывать. Лучше я просто пожертвую свою малую лепту на дела церкви…

Боксон подошел к кружке для пожертвований и вложил в неё купюру.

— Да не оставит вас милость Божия, полковник!.. — священник сотворил крестное знамение вслед выходящему из храма…

…Вечером, рассказывая Катрин об этом разговоре, Боксон добавил:

— В 40-м году отец Огюст был капралом. Когда немцы выжигали огнеметами последних защитников линии Мажино, он дал обет: если выживет, посвятит свою жизнь Богу. Он выжил. Эту историю мне как-то рассказал продавец свечей.