Его величество Человек - страница 58

Этибор сразу как-то успокоилась от последних слов мужа, подняла голову с подушки. В это время появилась Мутабар.

Кадырходжа из соседней комнаты позвал дочь. Серьезно посмотрев в глаза Мутабар, он негромко, чтоб не услышала жена, сказал:

—Деточка моя, береги себя. Будь и смелой! Но о том, что ты едешь прямо на фронт, мать не должна знать ни в коем случае... Говори ей, что будешь работать в госпитале в тылу. Все равно ведь у любого госпиталя адрес — полевая почта. А сейчас иди к ней, а мне дай чаю — я немного поработаю...

Всю ночь Кадырходжа не сомкнул глаз. Сквозь стенку он слышал, как в соседней комнате до утра шептались мать и дочь, иногда останавливая друг друга: «Тс-с, папа...»

Утром, наспех позавтракав, Кадырходжа скорее ушел на работу, пряча от жены и дочери осунувшееся лицо с глубоко запавшими глазами.

Вот и Турабджан, его шофер, которому Кадырходжа был как отец, сегодня тоже уходит на фронт.

Кадырходжа курил папиросу за папиросой, погрузившись в свои мысли, вспоминал и вчерашний день, и несчастные, заплаканные глаза Муяссар, упрекал себя в черствости. Механически он то и дело высекал огонь из кремня, зажигал чадящий фитиль, гасил его, пачкая пальцы в саже.

Его мысли прервал приход Исмаилджана. Поздоровались.

—Как ты вовремя, братец,— радушно сказал Кадырходжа, усаживая Исмаилджана.— Ну, председатель, как дела?

Исмаилджан выглядел уставшим, расстроенным.

—Кадырходжа-ака, вы сегодня дочь...— начал он с трудом.

—Пришел и ее черед. Поедет, как все, братец. А что у тебя?

—Лучше не говорить сегодня о делах. Я сейчас вот здесь узнал, что Мутабар уезжает...

—Погоди, а сам-то ты зачем пришел?

—Да я пришел...— Исмаилджан мялся, скручивая пальцами какую-то бумажку.

—Ну, выкладывай.

—Может, завтра поговорим, Кадырходжа-ака?

—Почему? Что же мне, по-твоему, отложить все дела на несколько дней из-за того, что дочь уезжает? Разве в наше трудное время можно так? Говори.

Исмаилджан развел руками, опустив голову. Кадырходжа встал, закурил папиросу и снова заходил вокруг стола, не отрывая пытливого взора от собеседника.

—Освободите меня от обязанностей председателя.— Исмаилджан шумно вздохнул, резко поднял голову.

Кадырходжа, ожидавший, что Исмаилджан скажет ему что-то уж очень неприятное, с облегчением рассмеялся. Потом он положил руку на плечо гостю.

—Ты что же, недоволен должностью? Может, сядешь за мой стол?

—Я не шучу, Кадырходжа-ака.

—Я тоже не шучу.

—Хочу на фронт.

—Тогда поедем вместе. Но только так: куда партия пошлет, туда и поедем.

—Никто не волен держать меня здесь.

—Сказал же, поедем вместе. А теперь вот что: ты побывал у кузнеца Махкама?

—Мы каждый день видимся. Чего ж еще?

—А был ли ты у него дома? Навестил ли его детей?

—Я поражаюсь этому человеку,— вдруг оживился Исмаилджан.— Сколько лет мы работаем вместе, а, оказывается, я и не знал его.

—А что?

—Ведь он был кроткий, как овечка, мягкий, словно шелк, и мухи в жизни, я думаю, не обидел. Даже молока, наверное, не пил, считая, что оно по праву принадлежит теленку...

—Ну, а теперь стал пить? — улыбнулся Кадырходжа.

—Он раньше знал только свой дом и работу,— продолжал Исмаилджан.— Что творится вокруг, его не интересовало, он был убежден: все от аллаха, все разумно.

—Ну, а теперь? — уже нетерпеливо спросил Кадырходжа.

—Он стал другим. Ночами мне не спится, и я часто думаю о нем. Не верится даже, что это тот же человек. Представить только: он взял одного ребенка, потом второго, третьего... А сейчас у него под крылом шесть детей. Их нужно накормить, напоить, одеть; каждый требует заботы, душевного внимания. Как река, как безбрежная река, сердце этого человека. Я сам многодетный отец. Но одно дело — свои дети, а другое — чужие. Тут надо быть не только отцом, но и педагогом. Вот Макаренко... Вы читали, наверное, Макаренко?

—Читал.

—И Махкам-ака, как Макаренко, педагог от рождения, поверьте мне. Откуда у него столько любви, терпения, выдержки? Он только и твердит: «Сейчас самое важное — забота о них, об их судьбе». Мне кажется, он готов раскрыть объятия всем сиротам на свете.

—А жена, как она? — заинтересованный рассказом Исмаилджана спросил Кадырходжа.