Его Величество Поэт. Памяти Анатоля Сыса - страница 3
В соответствии со стереотипом, я представлял Анатоля высокообразованным интеллектуалом с возвышенной душой поэта, просветленным взглядом пророка. А увидел совсем другого человека. Что-то настороженное таилось во взгляде его серых глаз, как будто он изучал меня, остерегался быть щедрым со мной. Резкие черты лица выявляли его волевую натуру. Он показался мне не интеллигентом, а воином, хоть и выглядел усталым. Больше молчал, чем говорил, но в напряженном выражении его лица чувствовалась затаенная энергия неукротимого характера. Позднее я слышал, что Сыса сравнивали с Константином Калиновским. Внешне Анатоль и впрямь был похож на легендарного вождя повстанцев, но вот самоотверженности и целеустремленности, самоотдачи ему не хватало. Тогда, в 1987 году, когда мы первый раз встретились в моей квартире, Сыс был поэтом и все лучшее, что было в нем, еще не пропил. Он искренне переживал за Беларусь и готов был служить ей.
Тогда он приехал под вечер в компании Алеся Беляцкого и двух братьев Дебишев. Днем они работали с хлопцами из «Талакі» в Строчицах, рубили тростник для крыш музейных хат и, усталые, голодные, замерзшие на холодном осеннем ветру, все же отправились в далекую Серебрянку знакомиться с каким-то молодым романистом. Вот и познакомились. Я чувствовал себя неловко, не зная, как вести встречу. Будь это простые рабочие парни, так сели бы, выпили по рюмке и поговорили по душам. А то — писатели, которые уже печатались. Едва ли не боги для меня. Хотелось выглядеть перед ними достойно. Да вот плохое знание мовы, а точнее, отсутствие языковой практики, сводило уста. Поэтому и разговор был немногословным, и пиво, которым я угостил парней, не сблизило нас. Я неохотно отвечал на их вопросы, чувствовал себя чужим, как рабочий среди интеллигенции. Тогда я мало знал, мало что понимал и плохо рассуждал — словом, был темным и неотесанным. Дебиши молчали, молчал и Сыс, и разговор вел более шустрый Алесь Беляцкий. Вытянул из меня необходимые сведения: кто я, что я, чем живу, что пишу и как пишу. Сыс оживился, когда я сказал, что рукопись романа лежит в «Мастацкай літаратуры» и рецензируют его Константин Тарасов и Анатоль Сидоревич. Тогда я еще не знал, что они дали взаимоисключающие рецензии. Одному понравилось то, а не понравилось это, другому наоборот. Мне придется подстраиваться под их вкусы, ломать сюжет, менять образы, сокращать — короче, калечить роман, осуждая его на вечную инвалидность. И в таком состоянии издательство будет шесть лет мурыжить его. Этого я не предвидел, а жил розовыми мечтами о выходе романа, о славе, которую он принесет, о том, что вытянет меня из ада сталелитейного цеха, где я пять лет горел живьем, палимый жаром раскаленного металла и адским огнем плавильных печей, задыхался от дыма и пыли и харкал черными сгустками желчи.
Сыс оживился и экспрессивно произнес:
— Кастусь и Сидор! Так это свои хлопцы! Если роман хороший, то нечего волноваться, напечатают. Сейчас позвоню Сидору.
Легко сказать «нечего волноваться». Я жил надеждами на роман, он открыл бы мне двери в литературу, вне которой я не представлял свою жизнь, поскольку она была бы бессмысленной и пустой. И если вот Сидоревич признает роман слабым, недостойным публикации, мне останется прозябать в нищете жизни и аду литейки.
Сыс по телефону набрал нужный номер и дождался, когда на другом конце провода подняли трубку.
— Анатоль, привет, это Сыс. Ты рецензируешь роман Чаропки, что с ним?
Удивили его панибратские отношения с рецензентом, видевшимся мне суровым судьей, от которого зависела моя судьба. Я затаенно ждал, пока Анатоль внимательно слушал по телефону Сидоревича. Каким будет приговор? Не напрасны ли были мои усилия? Как оценил роман этот грозный рецензент?
Сыс положил трубку и как-то мрачно посмотрел на меня. Ничего хорошего после такого взгляда я не ждал. Видимо, приговор Сидоревича был отрицательным и он угробил роман. Вот Сыс и разочаровался во мне, считает обыкновенным графоманом.
— Учи язык, деточка, — грубо сказал Сыс.
Я без его совета знал свою ахиллесову пяту —