Эхо фронтовых радиограмм - страница 10

До сих пор я храню самые теплые воспоминания о нашей юношеской дружбе с Лешей Балакиным. Как истинный ленинградец, он с первого курса взял надо мной «шефство». Видимо ему импонировала дружба с простодушным деревенским пареньком и он старался быстрее приобщить меня к городу. Почти ежедневно, после занятий в техникуме, мы шли вместе сначала к нему домой, благо его дом находился рядом с техникумом. Он оставлял дома сумку с книгами и мы отправлялись прогуляться по Невскому проспекту. Потолкавшись среди шумной и разноликой толпы часок, Леша возвращался домой.

— Бывай, — говорил он мне, — я пошел домой, надо кое-что поделать.

Я же в общежитие не спешил. Меня, как магнитом, притягивали дома и витрины города, детали на фасадах здании, узорчатые решетки в скверах и тысячи различных мелочей городского убранства.

Это было не совсем осознанное постижение красоты великого города, но оно приносило мне истинное и глубокое наслаждение, укрепляло любовь к Ленинграду.

Незаметно приближался вечер, и надо было возвращаться в общежитие. И это угнетало, потому что общежитие на первом курсе было далеко от техникума — в Лигово или иначе — в городе Урицке. На трамвае — час езды. Пока доберешься — уже потемки.

Надо прямо признаться, что поначалу мое отношение к учебе в техникуме было такое же, как и в школе, где меня вытаскивали за «уши» на «тройках». Учебу контролировали родители, учителя, общественные организации. Ученик находился под постоянным контролем.

В техникуме все обстояло иначе. Родителей рядом нет, со стороны преподавателей контроль минимальный, никакой опеки — полная самостоятельность.

Как-то так получилось, что каждого студента едва успевали спросить хотя бы один раз по каждому предмету за четверть. И надо было иметь такое везение: как только очередь доходит до меня я не знаю ответа именно на этот вопрос. Преподаватель не ругался, не нервничал, делал в журнале отметку и продолжал занятия дальше. Я догадывался, это эти журнальные пометки могут мне выйти боком, но особого значения не придавал, верил, что спросят еще раз и тогда я отвечу, как надо.

Однако не успел я оглянуться, как закончилась первая четверть. Набор на I курс был сделан с запасом, с учетом отсева, у нас в группе тоже было несколько человек «лишних». Выявить их должны были вот те самые беглые вопросы, что делал преподаватель во время занятий. К немалому удивлению, у меня набралось «двоек» по шести предметам из десяти. Переживаний особых я не испытывал, год еще впереди и все еще можно исправить.

Однажды меня вызвал директор Аринушкин, усадил в кресло и очень спокойно сказал:

— Ну, вот что Головко, тяжело тебе заниматься. Поезжай домой, отдохни, наберись сил, а на следующий год мы тебя примем без экзаменов.

Я уже говорил выше о ситуации дома: отчим арестован, дом, где жила мать с братьями и сестрами — сгорел, семья ютится на квартире в деревне, бедствует. Отец тоже не мог взять меня в свою семью. Положение показалось безвыходным, и надо было представить весь ужас моего положения.

В таких тяжелых ситуациях у меня всегда откуда-то изнутри появлялись огромные силы самозащиты. Спокойно, но убедительно я стал объяснять Аринушкину, что эти «двойки» — случайность, стечение обстоятельств. Действительно, я не так уж плохо знал пройденные на занятиях материалы. По единственному опросу нельзя судить о знаниях студента.

Добил я директора следующей фразой:

— Григорий Иванович. Вы ведь ничего не потеряете, если дадите мне месяц испытательного срока. За это время я обязуюсь исправить все двойки. Если не исправлю — отправляйте тогда домой.

Он усмехнулся и ответил:

— Действительно, логика есть в твоих словах. Через месяц я тебя вызову и тогда решим вопрос.

Словно на крыльях, выскочил я из директорского кабинета на 3-ем этаже, тут же помчался в Лигово, в общежитие. Вот когда я по-настоящему взялся за учебу. Внимательно слушал лекции, вел подробные записи, в общежитии и в трамвае штудировал пройденный материал. На каждом занятии я выше всех поднимал руку, чтобы ответить на заданный вопрос. Эти были напряженные дни учебы. Если я чего-то не понимал, настырно обращался к товарищам и не отставал пока не получал нужного ответа. Для меня главным было понять логический смысл явления. Если я это постигал — знания входили в меня естественно и закреплялись навечно.