Эхо первой любви - страница 10

Вскоре показались огни райцентра – фонари и светящиеся окна в домах. У кого-то свет с трудом пробивался через тяжелую занавеску, где-то, наоборот, вся обстановка выставлялась напоказ, где-то горел тусклый огонек настольной лампы… Почему, когда ты вечером на улице, всегда кажется, что за светящимися окнами живут счастливые люди, семьи, в которых царят мир, любовь и согласие? Почему чужие окна дразнят уютом, которого в них, может быть, нет и никогда не было?

А как, наверное, сейчас горят окна Славиного дома! Он окружен высоким забором, но благодаря тому, что стоит на пригорке, хорошо виден издалека. Может быть, кто-то сейчас проезжает мимо на машине или идет пешком, видит свет в его доме, окруженном лесом, и гадает: кто это так уютно устроился в страшной глухомани? И не знает, что в большой комнате дети разложили на столе газету и занимаются какими-нибудь важными делами. Юра, наверное, рисует акварелью, а Света устроилась тут же с книжкой и иногда лезет к брату с советами. Собака Найда лежит рядом, так, чтобы лапа ее обязательно накрывала носочек Светиного тапочка, и как будто спит, но при малейшем шорохе поднимает голову и озирается, строго глядя на детей своими умными глазами. Щенок Пусик или спит у нее под животом, или носится по комнате, вырабатывая остатки энергии перед сном, как самолет сжигает керосин, прежде чем зайти на посадку.

Печь уже не топится, но еще горяча, и если открыть дверцу, то увидишь красноватое мерцание углей, чуть подернутое пепельной вуалью, а как подуть хорошенько, то где-то в глубине вдруг встрепенется маленький язычок пламени… «Запомните, пока огонь теплится, вьюшку закрывать нельзя! Как бы ни хотелось!» – вспомнила она Славино наставление, данное, когда они с дедом только привыкали к деревенской жизни.

Фрида сердцем чувствовала, что ее место там, в доме, окруженном лесом и тьмой, рядом со Славиными детьми и с ним самим…

Зиганшин с удовлетворением зачеркнул в календаре последнее запланированное на сегодня дело, бросил ручку в стаканчик и, пользуясь тем, что один в кабинете, от души, с хрустом потянулся. День прошел плодотворно, и теперь можно с чистой совестью вознаградить себя чашкой кофе и отправляться домой.

За истошным воем кофемашины он едва не пропустил звонок оперативного дежурного, который странно игривым тоном сообщил, что к Мстиславу Юрьевичу посетительница.

– Проси-с, – хмыкнул Зиганшин и добавил: – милостивый государь.

Откуда пошла эта зараза, трудно было теперь сказать, но сотрудники вдруг начали выражаться витиевато и архаично. Наверное, начитались книг Лизы Федоровой, где персонажи слова в простоте не могли сказать, стали ее поддразнивать, а потом прилипло.

На секунду Зиганшину подумалось, что пришла Фрида, он вскочил, пригладил волосы, поправил галстук и быстро сел за рабочий стол, чтобы с независимым и умным видом уставиться в экран компьютера, который он уже успел выключить.

Но когда дверь открылась без всякого предварительного стука резко и широко, он понял, что ошибся.

На пороге появилась незнакомая молодая женщина, подтянутая, с хорошей фигурой. Не дожидаясь реакции хозяина кабинета, она вошла немножко слишком стремительно и непринужденно, кинула на Зиганшина высокомерный взгляд, отодвинула стул от приставного стола и села, не дожидаясь разрешения. Впрочем, позу она приняла совсем не развязную, а скорее чопорную: с прямой спиной, немного наклонив набок сомкнутые колени.

– Здравствуйте, – сказал Зиганшин, слегка обескураженный столь эффектным появлением незнакомки.

– Добрый вечер, – женщина холодно улыбнулась и выдержала длинную паузу, в течение которой Мстиславу Юрьевичу удалось ее разглядеть.

Это оказалась стройная, хорошо сложенная и ухоженная блондинка не старше тридцати лет. Белокурые волосы, вьющиеся от природы, безжалостно собраны в строгий пучок, косметики на лице ровно столько, сколько уместно для успешной деловой женщины. Одета посетительница была тоже по-деловому, строго. Свободные черные брюки со стрелками и широким поясом, белая блузка в тонкую черную полоску и расстегнутое кашемировое пальто, изящное, но мужского покроя, почему-то вызывали ассоциации с Марлен Дитрих, и хоть все это выглядело дорого и красиво, не возбуждало никаких приятных чувств. Наверное, дело было в застегнутой на все пуговицы блузке.