Эхо войны - страница 6

Теперь надо идти за вторым. Но на поверхности нет ни одного снаряда, который можно было бы поднять, не задев соседние. Начинается более сложная и. опасная работа. С предельной осторожностью приподнимают немного с одной стороны тяжелый снаряд и освобождают легкий. Работа только началась, а на лбу людей уже первые капельки пота.

Шестнадцать снарядов откопали, перенесли и уложили. После такой тяжелой работы руки немного дрожат.

А вот теперь надо снова очищать землю. Надо, чтобы руки не дрожали. И уже не за рукоятки, а за лезвия саперных ножей берутся люди. Берутся так, чтобы жало выступало между пальцами, как безопасная бритва из станочка. И вдруг высоко над головой вспыхивает огромная красная лампа. В ту же секунду сильный и резкий звонок, как на железнодорожном переезде, оглашает все вокруг. Это сигнал о том, что идет пассажирский поезд. И в подтверждение голос в эфире:

— «Резец»! «Резец»! Я «Резец три». В поле зрения поезд Москва — Тбилиси. Прекратите работу.

— А-а, черт его несет! — в сердцах бормочет капитан.

— Это за мной подали, — тихо говорит Маргешвили, обращаясь к Махалову. — Мне в Тбилиси пора. — Но шутку слышат все, и все улыбаются.

Спустя несколько минут лампа погасла, умолк звонок. Химичев сообщил по рации, что можно продолжать работу. Капитана вызвали к аппарату, и он пошел в укрытие, где находилась рация.

Иван Махалов счищает землю. Сбрил тоненький слой, протянул нож, чтобы снова пройтись по этому же месту, и вдруг резко отдернул руку. На сердце будто растаяла мятная конфета: сердце обдало щемящим холодком. Это был не страх. Страшно, наверное, бывает под пулями. Было жутко. Под слоем земли, которую он собирался снять, будто вздулась тоненькая, как кровеносный сосуд, жилка. Она шла от взрывателя 152-миллиметрового снаряда и исчезала где-то между другими болванками.

— Что случилось? — спросил Поротиков, обратив внимание на застывшего солдата.

Махалов ничего не ответил. Он молча показал рукой на жилку.

— Все в укрытие! — скомандовал старший лейтенант.

Солдаты молча поднялись и пошли.

Поротиков внимательно осмотрел изъеденную временем проволоку. Местами сохранилась изоляция, сгнившая, мягкая, как глина. Местами видны тоненькие, оголенные нити.

Старший лейтенант берет узкий обоюдоострый нож, вернее, что-то среднее между ножом и шилом. Начинается в самом полном смысле слова граверная работа.

Оказалось, что проволока прикреплена к колечку чеки, вставленной во взрыватель. Чека диаметром не больше двух миллиметров. Сделана, видно, из особого сплава. Железная давно бы превратилась в труху. Но и эта проржавела так, что и не поймешь, на чем держится… Будь это новая установка, чеку легко было бы придержать рукой, чтобы не выскочила, и перерезать проволоку. Но сейчас к чеке прикасаться нельзя. Кажется, что она может переломиться от ветра. Тогда, ничем больше не удерживаемая, пружина разожмется, острый стержень ударит в капсюль. Взорвется весь склад.

Запыхавшись, прибежал капитан.

— Да-а, — протянул он, посмотрев на чеку. — А ведь в снаряде такого калибра чеки не бывает. Специально сделали.

Начали искать, куда ведет второй конец шнура. Теперь за шило-нож взялся капитан. Он уже освободил от земли сантиметров сорок проволоки, когда показался второй конец.

Одну за другой капитан переламывает тонкие нити проволоки у взрывателя. Кусачками это делать нельзя. Пальцы чувствительней… Теперь можно звать солдат. А солдаты тем временем сидели, в укрытии и мирно беседовали.

— Да-а, — говорит Маргешвили, — ох, и подбросило бы нас!

— А что, неплохо, — улыбается Махалов, — мы бы в спутников превратились.

Солдаты дружно смеются.

В кузов уложили шестьдесят семь снарядов, сделав для каждого отдельное гнездо. Подогнали и прицепили бронетранспортер, получили по рации разрешение ехать, выпустили красную ракету, и первый рейс начался.

Дорога шла через пять улиц и переулков, а потом выходила в поле. Это была дорога, какие еще можно встретить на иных окраинах городов и в сельском районе. Изрытая, в ухабах, с глубоко продавленной колеей, с объездами и рытвинами.

Специально для рейсов бронетранспортера дорогу спешно исправляли, заравнивали, утрамбовывали. Но разве в короткий срок все исправишь!