Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья - страница 12

Тем не менее он покачал головой:

«Странно, что ваш корабль так похож на французского капера!»

«Да это один из них и есть, капитан! — ответил переводчик. — И к тому же знаменитый! Мы захватили его у берегов Гаскони. И, поскольку бордосские каперы самые быстроходные корабли на свете, мы предпочли его нашему судну, чтобы продолжить плавание, ибо в наши намерения входит преследовать с Божьей помощью Сюркуфа и захватить его!»

Пока происходило это объяснение между нашим переводчиком и английским капитаном, люди в ялике внезапно принялись испускать отчаянные крики, а ялик начал набирать воду и на глазах погружаться.

Мы немедленно окликаем через рупор фрегат, умоляя оказать помощь нашим людям, так как наши корабельные шлюпки повреждены ядрами и картечью еще сильнее тонущего ялика и неспособны держаться на воде.

Поскольку первейший долг и самый непреложный закон моряка состоит в том, чтобы спасать попавших в кораблекрушение людей, как друзей, так и врагов, с «Сивиллы» спустили на воду две большие шлюпки и поспешили на помощь мичману Блеасу и его матросам.

«Главное, спасите наших моряков! — кричал переводчик. — Что же касается нас, то мы сейчас сменим галс и, развернувшись, заберем их вместе с лодкой».

Чтобы произвести этот маневр, «Доверие» спускает фок, поднимает брамсель и кливер, растягивает шкотами бизань и таким образом уходит вперед от фрегата.

Сюркуфа посетило поистине гениальное озарение, и теперь, поскольку ничто его больше не сдерживало, он дал волю своей радости.

«Вы только посмотрите на этих славных англичан, — заговорил он, — как же неправильно с нашей стороны не любить их! Вот они помогают нашим людям подняться на борт. О! Вот Кернош, у него нервный приступ! А Блеас… честное слово, Блеас без сознания! Ах, до чего замечательные плуты, я о них не забуду; они восхитительно сыграли свои роли! Наши друзья спасены… и мы тоже… А теперь внимание, начинаем маневр! Распустить все паруса! Брасопить к ветру! Тянуть булиня! А ты, юнга, принеси-ка мне зажженную сигару».

Морской бриз дул во всю свою силу, и никогда еще «Доверие» не вело себя достойнее, чем в этих обстоятельствах. При виде быстроты ее хода можно было подумать, что судно сознавало опасность, из которой оно нас вызволяло.

Гордые тем, что находимся на борту подобного корабля, мы с признательным восхищением следили за тем, как стремительно, словно пенистый бурный поток, проносится вдоль его бортов вода.

И потому, прежде чем на «Сивилле» разгадали нашу уловку, развернулись к нам носом, подняли шлюпки и направились к нам, мы уже были вне пределов досягаемости ее орудий.

Погоня началась тотчас же и длилась до самого вечера. С наступлением ночи мы сменили направление и увильнули от англичанина, перехитрив его целиком и полностью.

Поскольку на протяжении всей последней части этого рассказа, который мы намеренно лишили присущей ему красочности, вполне способной сделать его невразумительным, Рене не прекращал подливать своему сотрапезнику то ром, то тафию, то коньяк, с последними словами голова рассказчика упала на стол, и продолжительные раскаты храпа, тотчас же начавшие раздаваться, засвидетельствовали, что из мира бодрствования старый матрос перешел в прихотливое царство сновидений.

Рене навел справки и узнал, что этим утром, с восьми до десяти, Сюркуф набирает команду на свой корабль.

И потому в половине восьмого утра Рене снова надел свою вчерашнюю одежду, высохшую за ночь; свидетельствуя о проделанном им долгом пути, она лучше подходила для встречи с Сюркуфом, чем та, что недавно покинула лавку портного. К восьми часам он добрался до улицы Поркон де Ла Барбине, а затем по улице Мясницкого ряда вышел к Динанской улице, в конце которой, вплотную к крепостной стене, напротив городских ворот с тем же названием, стоял дом Сюркуфа — большое здание, расположенное между двором и садом.

Несколько матросов, поднявшихся ни свет ни заря и пришедших прежде него, ожидали в прихожей; каждый входил в свой черед, и, чтобы избежать нарушений, матрос, сидевший у двери прихожей, выдавал всем порядковые номера.