Элегия эллическая. Избранные стихотворения - страница 8
И щурился, как всякий близорукий,
Но то, что видел, видел не во сне,
Мои стихи и радость в том поруки.
Но я не все в стихах своих раскрыл
И радуюсь не обо всем воочью –
Не два стекла, а пару белых крыл
Я пред глазами видел днем и ночью…
«Богобоязненный семит…»
Богобоязненный семит,
Я целомудренней Онана,
Но терпкий аромат банана
Меня волнует и томит.
И не понять мою игру:
Я влажные раздвинул губы
И медленно вонзаю зубы,
Прокусывая кожуру.
Она упруга и туга,
Но смачивается слюною,
И мусульманскою луною
Уже не кажется дуга…
Я словно прикасаюсь к коже
И к девственному животу,
И снова ощущаю ту,
Что некогда томила тоже…
Но не луна… О, нет, не грудь
И не живот моей Эсфири…
Четыре лепестка, четыре
Осталось мягких отогнуть.
И мною обнаженный плод
Себя бесстыдно мне покажет.
И будет поцелуев слаже
Его благоуханный мед…
«Над городом несется смерч…»
Над городом несется смерч,
А в глаз пылинка попадает…
Я испытал и жизнь и смерть,
И все-таки еще страдаю…
Корабль с людьми идет ко дну,
Но плавает средь бури пробка…
Люблю тебя, тебя одну,
И ты меня спасаешь робко…
«Как утомлённый почтальон…»
Как утомлённый почтальон,
Идущий в тихом переулке,
Как церемонный котильон,
Звенящий в дедовской шкатулке.
Как солнечный пушистый снег,
Ногами загрязнённый очень,
Как лошади усталый бег,
Когда ей путь не укорочен.
Как женщина среди детей,
Не захотевшая ребёнка,
Как радостнее всех вестей
С любимым волосом гребёнка.
Как вымазанное лицо
Немолодого трубочиста,
Как выкрашенное яйцо
Пасхальной краскою лучистой.
Как холодеющий тюфяк
Под неокоченевшим телом,
Как одинокий холостяк
В публичном доме оголтелом.
Как разорвавшийся носок,
Заштопанный неторопливо,
Как юноша, что невысок,
И девушка, что некрасива.
Как проволочные венки
На торопливом катафалке,
Как телефонные звонки
И в чёрной трубке голос жалкий.
Как улыбающийся врач,
Болеющий неизлечимо,
Как утешение – не плачь,
Когда печаль необлегчима.
Как ангел Александр Блок,
Задумчиво смотрящий с неба,
Как полумёртвый голубок,
Мечтающий о крошках хлеба…
«Ночь — женщина, мужчина — день…»
Ночь — женщина, мужчина — день,
Но есть часы — гермафродиты…
Вот этот час: ни свет, ни тень,
В нем нежность и суровость слиты…
Вот этот час: двуполый он,
Ни темен и ни светел воздух…
Не спишь, не созерцаешь сон,
Лежишь, но утомляет отдых…
«Когда солдат встречается с солдатом…»
Михаилу Эпштейну
Когда солдат встречается с солдатом,
И отдает ему по-братски честь —
Хотя различны их рождении даты,
Но смерть для них одна и та же есть.
А водолаз, спустившись с водолазом
По двум канатам на морское дно,
Там трудно дышат однородным газом,
Хотя у них дыханье не одно.
Когда матрос встречается с матросом,
Как ни была б полярна их земля,
Они легко без слов и без вопросов
Прочтут на шапках имя корабля.
А дерзкий вор, уговорившись с вором
О днях удачных и опасных краж,
Сообщнику покажет только взором
На магазин, на банк или гараж.
Когда рабочий говорит с рабочим,
Хотя бы и не из своей среды,
Их заставляет сблизиться короче
И общая усталость, и труды.
А два о чем-то спорящих ученых,
Различных догм, академий, тог,
Находят в цифрах неожесточенных
Спокойный довод и сухой итог
«Любились семь часов, а спали два…»
Любились семь часов, а спали два.
За час любви – сонливости минуты…
И, простыней прикрытая едва,
Потягиваешься во всю длину ты…
Нет, я не в силах о таких ночах
Писать стихи, и о таких рассветах…
Ты ртом меня ах, ртом терзала, ах,
Но разве рот твой утоляет это…
«Чтоб стать ребенком, встану в темный угол…»
Чтоб стать ребенком, встану в темный угол,
К сырой стене заплаканным лицом,
И буду думать с гневом и испугом –
За что наказан я, и чьим отцом…
Я своего отца почти не помню,
Увы, не он меня так наказал,
Но сделается вдруг мой угол темный
Светлей, чем солнцем озаренный зал,
И предо мной сквозь грязные обои
И неправдоподобные цветы
Вдруг просияет небо голубое
И спросит голос – сын мой, это ты…
И я скажу, бросаясь на колени, –
Да, это я, и я хочу, отец,
В сердечных и душевных преступленьях,
Во всем тебе сознаться, наконец…
И я сознаюсь… словно перед смертью…
О, грех один… О, как сознаться в нем…
Сознаюсь… И возрадуются черти…
И стыд глубоким обожжет огнем…
Но строго скажет добрый голос отчий –