Элегия мертвых дней - страница 4
Но все-таки я продолжаю вглядываться в прошлое, во все эти растранжиренные, мертвые дни моей жизни. Может быть, некогда, в те времена или еще раньше, они воспринимались мной как невинная шалость, как озорной мальчишеский побег из школы. Но сейчас они застывают в дали серыми безобразными нагромождениями средь пустынной равнины. Неприветливый пейзаж.
Но ведь есть кое-что еще, старается ободрить меня стоящий рядом слепец, как будто он может видеть лучше, чем я. Кое-что еще — это хилые насаждения близ безобразных голых нагромождений, хилые насаждения с чахлой листвой или ржавые, пожухлые так и не принявшиеся побеги. Скудная растительность.
Не хватало еще, чтобы и такой не было.
Но в последнее мгновенье, за миг до своего ухода, оглянувшись и посмотрев вокруг, видишь, что повсюду, куда ни кинь взгляд, — лишь серые безобразные скалы, лишь скорбная и бесплодная пустыня воображаемых дел. А что может быть безобразнее угробленного и закинутого в придорожную канаву божьего дня?
Чтобы добраться до корчмы, прокуренной и многолюдной, надо было пройти через подворотню в конец двора, примыкающего к площади Святой Недели. Очутившись в тесных сотах этого мрачного и узкого двора и входя в помещение, наполненное густым табачным дымом, я, как мне казалось, попадал в преисподнюю и обычно боялся заглядывать сюда, как боится человек заглянуть в преисподнюю. Если мне все же доводилось заходить в этот кабак, то обычно это случалось утром, хмурым утром, когда день начинается с неистового желания — не дать ему начаться, исчезнуть с лица земли, провалиться в тартарары, сгинуть.
Столик нашей компании находился в самом дальнем углу корчмы. Опасаться, что его могут занять чужаки, не приходилось, потому что постоянные клиенты занимали его еще на заре. А некоронованным королем среди них был Гошо Свинтус.
Несколько лет назад — вернее, много лет назад — Гошо прибыл в столицу из провинциального городишка в сопровождении престарелого отца, горевшего желанием дать образование хотя бы младшему сыну. Гошо поступил на юридический факультет, имел переэкзаменовки на каждом семестре и раз в месяц поддерживал письменную связь с отчим домом: „Как вы поживаете? У меня все хорошо. Занимаюсь усиленно. Пришлите денег!" Усиленные занятия не позволяли ему съездить домой даже летом. В конце концов, обеспокоенный его двухлетним отсутствием, отец приехал в Софию и осведомился в университете насчет успехов сына. Успехи оказались не блестящими, точнее выражались несколькими „неудами".
— Экзамен, папаня, это как рыбалка, — пытался успокоить расстроенного родителя Гошо. — Закидываешь невод, а вытащишь рыбку или нет…
— Если оно и дальше будет идти так, сынок…
— Ну, дальше так не должно быть. Когда-нибудь и мне повезет — сколько всего впереди, — оптимистично отвечал студент.
Отец вернулся в свой городишко, а Гошо продолжал самоотверженно бороться с невезением и раз в месяц вносил свою лепту в эпистолярную прозу: „Как поживаете? У меня все хорошо. Пришлите денег!"
Даже если принять, что экзамены сродни рыбалке, Гоше не грозила опасность что-нибудь выудить, пусть это был бы и „неуд", ибо он вообще перестал являться на экзамены. Он уже прекрасно понял, в чем состоит его жизненное призвание, и стабильно обосновался в корчме.
— Папаня, странный ты человек, — разглагольствовал Гошо перед отцом, который спустя несколько лет опять пожаловал в Софию. — Не понимаю, чего ты тревожишься… Я окончил не один, а целых два семестра, так что в свое время получу два диплома. Нет худа без добра, папаня!
Гошо совсем перестал думать о переэкзаменовках, потому что это значило выбросить на ветер несколько сотен левов. Он продолжал аккуратно посылать традиционную весть: „У меня все хорошо. Пришли деньги!" И делал это до тех пор, пока старик не умер и финансировать операцию по приобретению знаний стало некому.
Казалось, за этим должен последовать и финал общеобразовательной операции, тем более, что Гошо уже давно усвоил все, что можно было усвоить по части алкоголя: круглосуточные бдения, попойки в компании и запои в одиночестве, с закусью и без оной, за наличные и без гроша в кармане. Но именно потому, что он как следует проштудировал и эту последнюю дисциплину, Гоше удавалось, причем в течение многих лет, продолжать свою научную карьеру безо всякой помощи со стороны осиротевшего семейства.