Эликсир жизни. Пять лет теософии - страница 27

Пер. с англ. С. Зелинского

Вдумчивый теософ не может не задаться вопросом: как так получается, что теософия, бесспорно являющаяся самым передовым мировоззрением и наиболее полным изложением самой высокой мудрости, доступной в настоящее время, всё же, оказывается, не вызывает какого-либо особого интереса у многих выдающихся представителей человечества, независимо от того, касается ли это науки, искусства, литературы, философии или религии. Люди сильнейшего интеллекта или же самой высокой духовности, казалось бы, должны быть первыми, чтобы приветствовать яркий блеск теософии, ясность и здравый смысл её системы, свет, который она бросает на все проблемы жизни и смерти, красоту идеалов, которые она предлагает нам. Но факт остаётся фактом: они не приветствуют её, но напротив, многие из них демонстрируют безразличие, если не презрение. Их отношение есть явление примечательное; как же можно объяснить его?

С другой стороны, касаясь нас самих (исключая такого, в общем, неординарного человека, как наш Президент [Теософского Общества]), мы весьма хорошо представляем, что мы, теософы, по части интеллекта находимся далеко позади великих лидеров научной и философской мысли, так же, как по части духовности и набожности мы далеко позади некоторых великих праведников, которых мы знаем по различным священным писаниям. И всё же у нас есть бесценная привилегия, данная нам теософией: мы смогли понять её учение, поверили ему и приняли его, в то время как эти великие лидеры, очевидно, не способны на это. Понятно, что мы не лучше их; по определённым направлениям мы, очевидно, менее развиты; тогда почему такая великая и восхитительная награда досталась нам, а не им?

Это, действительно, великая и восхитительная награда; давайте не будем здесь делать ошибок. Самые сильные определения, существующие в нашем языке, самые поэтические описания, которые мы можем придумать, не помогли бы нам адекватно передать то, что теософия даёт тем, кто может усвоить её, и что она даёт тем, кто проводит её в жизнь. Если всё это происходит с нами, ничем не примечательными людьми, то почему же это оставляет холодными и равнодушными людей, намного более высокого развития?

Они, действительно, выше нас; вот другой пункт, по которому не должно быть допущено никаких ошибок. Интеллект великого учёного – изумительная и желанная вещь, кульминация его развития. Духовность, глубокая отрешённость и великая набожность праведника прекрасны и бесценны вне всяких слов, и такая святость приходит только как результат серьёзного усилия в течение многих жизней. Это, действительно, дары, которые никто не может отрицать или презирать: "Они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще мёда и капель сота"[11].

И всё же, у их обладателей нет бесценной жемчужины теософии, которая есть у нас, стоящих на равнине и видящих их на горных высотах. Безусловно, эти великие люди обладают многим, чего не имеем мы – по крайней мере, тем, что в нас является пока ещё лишь зачатком; но у нас есть то, чего нет у них: за что же мы удостоены столь великой чести?

То, что мы имеем, – это знание направления для концентрации   наших сил. У нас оно есть, потому что, благодаря теософическому учению, мы кое-что понимаем в схеме вещей, кое-что знаем о плане, по которому построен мир, что-то знаем о цели и методе эволюции – и не только в общем смысле, но также и в достаточных деталях, чтобы сделать их фактически применимыми к жизни человека.

Но почему всё это нам, маленьким людям, более понятно, чем этим великим? В соответствии с нашей собственной доктриной мы знаем, что "оценка безукоризненно верна", и что ни у одного человека не может быть даже малейшего преимущества, на которое он не имеет права. Что же мы сделали, чтобы заслужить эту самую великую из всех наград, – мы, не отличающиеся от тысяч других людей, постоянно совершающих множество обычных человеческих ошибок, не лучшие и не худшие по сравнению со значительным большинством наших ближних?