Эллада - страница 15

Невольников гнали весь день, лишь один раз позволив немного передохнуть. К концу дня вошли в межгорье. Под ногами появились две колеи, выбитые колёсами, дорога, очевидно, вела в Афины. Миновали одну гору, другую, свернули влево, подъём становился всё круче и круче. Лес закончился, склоны покрывала каменистая почва, поросшая жёсткой травой, красноватыми оспинами проглядывали обнажения. Быстро темнело, и уже в лунном сиянии вышли на обширную каменистую площадку. При свете факелов невольников провели мимо куч породы, усадили на землю у длинного дощатого барака и раздали по фиале ячменной каши, сдобренной горьковатым маслом. Есть пришлось руками, черпать воду из стоявшего на площадке пифоса этими же чашами. Впервые за несколько дней невольники почувствовали подобие сытости. Спали тут же, на земле. Охраны поблизости не поставили. Да она была и ни к чему. От усталости люди едва волочили ноги.

Побудку объявили в мутном рассвете, раздали малосъедобную болтушку из лежалой ячменной муки. Из бараков выбирались группы рабов, одетых в тряпьё, едва прикрывающее наготу. Старожилы проходили мимо, не обращая внимания на новоприбывших. С обеих сторон унылой вереницы сновали орущие надсмотрщики, хлопали бичами, секли землю, но чаще спины рабов. Анаксимандр не уловил ни одного заинтересованного взгляда, ни одна пара глаз не озарилась искрой мысли. Глаза были тусклы и безразличны, как у загнанных животных. Это были глаза без взгляда, и таких глаз он ещё не видел. Душа Анаксимандра застонала от безысходности. Одни группы рабов исчезали в чёрных дырах, ведущих во чрево горы, другие принимались за работу на поверхности. Действия их были непонятны, тоскливым взглядом Анаксимандр оглядел место, в котором оказался помимо своей воли. Рудничный двор имел в длину поболее стадия и в ширину примерно две трети. Со стороны дороги, по которой они вчера пришли, у крутого, почти вертикального склона горы, находились сами шахты, у обрыва — плавильни, кузнечные наковальни, штабели дров, кучи угля. Между шахтами и горнами кипела работа, рабы зачем-то долбили камни молотами, вращали неуклюжие каменные жернова, налегая на рукояти. За спиной, у склона стояли худые деревянные бараки, напротив них у обрыва, жилища поменьше и поаккуратней. Ограждался двор с одной стороны, со стороны дороги. Высокий тесовый забор упирался в склон горы, заросший в этом месте можжевельником. При других обстоятельствах увиденное вызвало бы живейший интерес, как всякое новое, доселе неведомое дело, но сейчас производственный пейзаж нагнал тоску.

Перед разнарядкой хозяин произнёс новым рабам небольшую ознакомительную речь.

— Со вчерашнего дня все вы мои рабы. Зовут меня Лисагор. Запомните, вы рабы Лисагора из Афин, сына Никандра. И все вы с сегодняшнего дня работаете на моём руднике и будете работать до конца дней своих. Бежать отсюда бесполезно, — Лисагор протянул руку, в которую тут же услужливо вложили бич. Он поднял руку, чтобы все хорошенько рассмотрели предмет, удерживаемый сжатой ладонью. Бич походил на длинный стебель шиповника, с которого оборвали листья. — Видите колючки? — продолжал объяснения хозяин. — Это не колючки, это косточки, вплетённые между жилами. Такой бич называется истрихидой. Им наказывают за побег и бунт. Истрихида сдирает не только кожу, от её ударов мясо рвётся и слазит с костей. Беглецов мы ловим с собаками и всегда настигаем. Кара такова, что беглец умоляет поскорей прикончить его. Он умирает, но не сразу. Хорошенько запомните мои слова.

Сортировку нового двуногого скота производили хозяин и управляющий, приказчики стояли молча. Отобрав нужное количество рабов, управляющий подзывал надсмотрщика, и тот уводил группу вверенных ему человеконогих на работу. Хозяина он видел вчера, и в ожидании своей участи Анаксимандр рассматривал управляющего. Это был жилистый человек, с короткой чёрной бородой, увитой мелкими колечками, одетый в грубый короткий хитон и кожаные сандалии, в правой руке сжимал сложенный вдвое бич, которым то похлопывал себя по голени, то тыкал под ребро замешкавшемуся рабу. Лицо имел скуластое, тонкогубое, в котором проступало нечто неэллинское, восточное. Глаза были посажены глубоко и близко друг к другу, взгляд их был неприятным, безжалостным, и весь вид его, благодаря выражению глаз, говорил о неумолимости и жестокости.