Эллада - страница 6

Торговля закончилась. Места ларьков заняли ристалища. Тут, на потеху зрителей бились насмерть бойцовские петухи и перепела: наскакивали друг на друга, от ударов клювами и когтями летели перья, брызгала кровь. Кукареканье и клёкот мешались с азартными воплями. Там метали кости, бросали бабки. В тени портиков, центральной, южной галерей расхаживали степенные, благовоспитанные афиняне, одетые в дорогие пеплосы, разнообразных расцветок, вели неспешные беседы. Его дорожный гиматий, несомненно бросался в глаза. Виды города, в котором так стремился побывать, увлекли, и костюм был забыт. Анаксимандр пересёк площадь, приблизился к широким ступеням. Внизу располагался круглый Толос, четырёхугольный Булевтерион — пристанище известного во всей Элладе Совета пятисот. Правее красовались храмы, святилища. Серенький, затрапезный порос[9] уступил место праздничному белоснежному мрамору. Как, должно быть, радостно находиться в этих прекрасных зданиях. И законы здесь разрабатываются на пользу всем гражданам, справедливые законы, иначе и быть не может. Не зря на Афины взирают все свободолюбивые эллины. После праздников не только Акрополь посмотрит, и в Булевтерий заглянет, поди, не прогонят. Говорят, всякий афинянин может свободно присутствовать на заседаниях Буле и слушать, как готовятся законы. А он гражданин союзного города и всей душой с Афинами. Посмотрит, послушает, будет о чём поговорить с Левкиппом. Философ охоч слушать бывалых людей, путешествовавших по разным странам, особенно тех, которые не только про цены говорят, но и про местные обычаи, государственные установления и всякие редкости. Радостные предчувствия распирали грудь Анаксимандра, но пришла пора подумать и о пристанище. Прежде, чем покинуть агору, прошёлся по галерее.

На Центральной галерее, на том конце, где располагалось здание гелиэи, поругивали некоего Перикла и нахваливали Фукидида. Поминали недобрым словом законы «графе параномон», дававшие много воли черни. Возмущались введением платы гелиастам и раздачей театральных денег голодранцам.

— Теперь в темноте, до зари в театр бежать надо, иначе и сесть негде, бездельники все места займут. Им какие заботы? Да они с вечера придут, спать на лучших местах завалятся. Им какая разница, где ночевать? А порядочные люди принуждены на дурных местах сидеть.

Кто такие «они», собеседники понимали без уточнений.

— Спросить бы этих самых народных благодетелей, кто литургии исполняет, кто актёров поит, кормит? Нешто горшечники да свинопасы?

В другой группе рассуждали о нравственности.

— Да как же так, платить за государственные дела? На то они и государственные, чтобы их лучшие люди из одной заботы об Отчизне безвозмездно вершили. За деньги и рабыню для утех купить можно. Подобия не наблюдаете? Вот к чему приведёт плата судьям, к безнравственности, всё продаваться будет. Судить да государственные дела вершить могут только граждане, коим деньги за это не надобны. Голытьба, тут уж без сомнения, таким законам и рада. А что, сиди себе день-деньской, в носу ковыряйся, тебе ещё за это и деньги заплатят, и работать не надо. Да они все в гелиасты попрут. Кто работать интересно, станет?

— Прав ты, Архилох, только низкие люди могут требовать плату за государственную службу. Да я со стыда сгорю, если приму эти презренные два обола.

В следующей группе хвалили Эсхила за «Евмениды».

— Хорошую трагедию Эсхил написал. Главное, вовремя. Что благословенная Афина сказала? Вот ответ нашим народолюбцам. Отвернётся от нас премудрая Тритонида, как жить станем? Пропадём.

— Нашим народолюбцам и горя мало. Им лишь бы на Пниксе покрасоваться, — фраза закруглилась в бессильной злобе: — Вожди народа…

В голосах не было азарта, словно собеседники, в чём-то потерпевшие поражение, не надеялись одержать победу, а обсасывали привычную тему, когда мнения известны, реплики ожидаемы, и лишь хочется отвести душу. Но не все ругали новые порядки, в конце галереи слышались другие речи.

— Теперь, когда власть всем разрядам доступна, много стоящих людей проявится. вспомните хоть нынешнего эпонима