Эмблема печали - страница 18

— Стоянка три минуты. Всего три минуты… Стоянка у нас сокращена! Три минуты, говорю… С большим опозданием идем.

Сквозь двойное залитое стекло, припадая к нему лицом, Вадим разглядывал зонтики и чемоданы садящихся в поезд людей.

— Кажись, пронесло! — возвращаясь на свое место, сказал он и тыльной стороной ладони вытер со лба пот. — А я уж думал…

— А ты не думай, — попросил Константин. — Не надо думать. Вредно. Студенты пускай думают.

Будто совсем издали пришел надрывный и протяжный гудок. Порывом ветра по стеклам сильно хлестнуло сорванными с плоской крыши перронного киоска водяными прозрачными струями.

— Водки не осталось?

— Нет.

— Дай-ка арбуз.

— Тебя успокаивает, что ли, красное?

— Не выпить, так хотя бы запить!

Вагон всею своей массой вздрогнул, и большие металлические буквы «ОРЕЛ», как и зеркальные окна ресторана, уплыли куда-то назад и вбок.

— И все-таки зря вы эту свою игрушку всем подряд показываете, — откладывая книгу, сказал Петр Петрович. — Честное слово, ребята, плохо это кончится.

— Вполне вероятно, — усталым голосом согласился Константин. — Плохо кончится!..

— Мы больше не будем! — сказал Вадим. Он какими-то печальными глазами смотрел на мокрое стекло.

За стеклом, за пеленой дождя медленно двигался мимо город. Поплыли парки пригорода с низенькими чугунными оградами и памятниками. Потом какие-то бесконечные серые бетонные заборы. Колючая проволока, грубые каменные башни, недымящие трубы оборонных заводов.

— А вы что с таким увлечением читаете? Позвольте полюбопытствовать? — выбивая по обложке собственной книги пальцами коротенькую дробь, спросил Петр Петрович. — Что-нибудь интересное? Историческое? Детектив?

— Да нет… Это ерунда какая-то… Детектив, кажется. — Лида оторвала глаза от книги и тоже посмотрела в окно. — Теперь долго будем ехать.

— Да-да, долго… Большой перегон. Часа три.

— Я, знаете, не люблю станций, — сказала она и захлопнула книжку. Ее заметно поташнивало, и она изо всех сил пыталась это скрыть. — По мне, лучше всего самолет. Садишься в Москве, и через два часа ты уже на месте. — В вагоне за дверью в эту минуту послышался какой-то новый шум. — Что это? Вы слышали?

— А вы, оказывается, москвичка? — спросил Петр Петрович, но девушка не успела ответить.

Можно было уловить, как за дверью остановился кто-то, похоже, не один человек, а двое или трое. Голос прозвучал напористо и громко:

— Ну такой, с обожженным лицом, велосипедист, курчавый?

— С велосипедом в вагон не сажал. — Видимо, проводник сверился со своим списком. — Вот тут едет, в шестом купе, ваш курчавый.

Наконец бородач в штормовке настроил свою гитару. Сильно ударил гром, и, будто по команде свыше, пальцы пробежали по струнам.

— Ну, вот и полегчало! — сказал он.

Алексей повернулся и присел. Выглянул в окно.

— Сейчас ливанет!

Беспокойство овладело им.

«Напрасно я ее попросил, — вглядываясь в потоки дождя, напрочь заволакивающие перспективу, подумал он. — Лучше бы ей не знать ничего. Одно неосторожное слово — и все. Этот не промахнется. — Он поудобнее устроился на своей нижней полке, положил руки на стол и в который уже раз прокрутил в голове неприятную ситуацию. — И бандиты какие-то нехорошие у нее в купе, наверное, его телохранители. Ясно же, след на роже у парня от утюга. Наверное, пытали. Нужно было мне сразу туда идти: подсел к знакомой девушке, в лицо меня Петр Петрович не знает… Какие могут быть подозрения? Дурак я, зачем сказал ей? Не знала бы ничего, было б спокойнее. Ничего, скоро будем на месте. Еще четыре часа, и я на месте. Не надо было вообще ехать. Сидел бы в общаге в своей комнате за компьютером и работал бы себе спокойно».

— А что это у вас? — Парень в штормовке протянул руку и взял отложенную Алексеем книгу. — Ого! Ролевое общение… — Глаза у попутчика были лукавые, веселые. — Психологией увлекаешься?

— Немножко.

— А по-моему, все это без толку. — Борис вопросительно глянул на попутчика. — Ты не будешь против, если я немножко поиграю? Руки соскучились.

— Конечно… — рассеянно покивал Алексей. — Я же сказал, кажется… — И вдруг спросил: — А что не бесполезно?

— Психологией мир не переменишь, — сказал Борис. — Туфта это все!