Енот, нутрията и другие зверята - страница 5

Смешно было видеть, с каким изумлением смотрел на него зверёк. Когда жук приблизился, он тронул его лапкой, перевернул на спину, снова шевельнул, изогнувшись, подпрыгнул на месте. Он играл с жуком, как кошка с пойманной мышью.

Во дворе бродили куры. Первым хорёнка увидел петух. Издав предостерегающее «куррр…», бдительный вожак уставился на зверёныша немигающим взглядом, словно обдумывая, насколько велика опасность, потом пошёл в наступление. За ним, вытянув шеи, двинулись куры.

Чеп увлёкся жуком и ничего не замечал. Но вот он оглянулся: двуногие белые чудовища наступали на него со всех сторон. Хорёнок в страхе прижался к земле, закрыл глаза. Петух клюнул его в голову. Чеп вскинулся на задние ноги и злобно зарычал, готовый защищаться. Костя прогнал кур.

Чеп очень любил греться на солнце. Один раз дремал он у крылечка. «Ку-ка-ре-ку!» — загрохотало над самой его головой. Чеп испуганно вскочил. На перилах крыльца, вытаращив жёлтые круглые глаза, стоял петух. Хорёнок отпрянул в сторону. В этот момент большая чёрная собака забежала с улицы в открытые ворота и отрезала ему путь отступления в коридор. В несколько прыжков Чеп оказался возле дерева в дальнем углу двора и моментально взобрался на вершину. Собака бесновалась внизу, а хорёнок на дереве с любопытством рассматривал её. С нашей собакой Румом Чеп жил мирно, а тут словно кто подсказал ему, что чужая собака — враг и надо спасаться…

Шли дни и недели. Чеп подрастал. Круглая мордочка вытянулась. Желтовато-серая шубка стала каштаново-бурой, хвост потемнел. Чёрные бусинки глаз светились умом, лукавством.

День Чепа обычно начинался рано. Едва забрезжит рассвет и в кухне загремит ведро, как он немедленно встаёт и ждёт, когда появится бабушка Фаина. Вот она выходит из дома и направляется к коровнику. Чеп бежит следом, ложится в дверях и слушает, как со звоном и шипением тонкие струйки молока наполняют подойник. Потом, получив порцию пахучего тёплого молока, уходит в логово вздремнуть.

Выспавшись, Чеп сладко зевает, потягивается.

«Тип-тип-тип!..» — слышится со двора. Чеп бежит туда. Он знает: там можно поживиться. Сегодня хозяйка кормит кур мелко рубленной сырой рыбой. Хорёнок втискивается между птицами, шмыгает у них под ногами, урывая лакомые кусочки. Иная хохлатка наградит его щелчком по лбу за нахальство, но это его нимало не смущает.

Чеп прекрасно знал голос своего воспитателя. Иногда Костя затевал с ним игру в прятки. В коридоре наливал в блюдце молока и, пока хорёнок ел, прятался во дворе, за углом сарая или за дверью коровника и звал: «Чеп! Чепка!» Хорёнок выбегал во двор, останавливался, оглядываясь и двигая чёрным носиком. Если Костя не отзывался, начинал скулить.

— А я здесь! — кричал Костя, и хорёнок мчался на голос.

Чеп был очень любопытен. Если Костя открывал сундук, он был тут как тут, забирался туда и начинал исследовать всё, что там было. Стоило Косте взять какой-нибудь предмет, например книгу, как Чеп взбирался ему на плечо, оттуда на руки и внимательно рассматривал.

Больше всего зверёк любил играть с заячьим хвостом. Подкравшись, лапкой отбрасывал его в сторону, прыжком кидался на него, хватал передними лапами, отскакивал и снова ползком подкрадывался к пушистому комочку.

— Ни дать ни взять котёнок, — смеялась бабушка.

Однажды Чеп лежал на крыльце. Из-за карниза окна, где были воробьиные гнёзда, упал оперившийся желторотый птенец. Он не умел летать и поскакал на середину двора. Одним прыжком хорёнок настиг его, впился зубами ему в шею и придавил к земле. Всполошилось воробьиное племя. Угрожающе чирикая, птички закружились над зверёнышем, целились клюнуть в голову, в глаза. Самка, мать воробышка, комочком упала на землю. Трепеща крылышками, топорща перья, двинулась на Чепа, но тот продолжал своё злое дело. Когда Костя увидел в окно, что происходит во дворе, и выбежал, было поздно: от воробышка остались лишь несколько перьев, крылья да головка с выеденным мозгом.

После этого случая Чеп стал беспокойнее, ночами скрёб лапами дверь чуланчика. Как-то утром бабушка вышла в коридор и ахнула: у логова Чепа рядком лежали убитые мыши, а сам он блаженно спал, свернувшись в калачик. Дверь в чулан была приоткрыта.