Эпициклы - страница 8

стр.

Он совладать с собой не может,
Но гридни острый меч несут
И делят свадебное ложе.
С Брунгильдой нежною возлечь
Торфинн спешит скорее все же, —
Хоть обоюдоострый меч
Меж ними в эту ночь положен.
На алебастр точеных плеч
Торфинн, увы, взирать лишь может,
Поскольку грозный ярлов меч
Границей рассекает ложе.
Торфинн — герой великих сеч,
В его душе берсеркер ожил, —
Но остужает хладный меч
Излишний пыл на брачном ложе.
Однако гаснет пламя свеч,
Чтоб сон супругов не тревожить
(Ведь все равно меж ними меч
Для воспитанья чувств положен).
А на заре — звучат рога,
С женой прощаться ярлу надо, —
В набег уходит на врага
Драккаров грозная армада.
Прошло семь месяцев подряд…
Брунгильда ловко и проворно
Кроит себе иной наряд —
Заметно более просторный.
«О чудо! — люди говорят,
В том усмотрев знаменье Божье, —
Был древний соблюден обряд,
И меч делил меж ними ложе!»
Пришла пора, родился Свен…
Но как случиться это может,
Когда — известно это всем! —
Меч разделял супругов ложе?
Нетрудно истину извлечь,
Увы, секрет совсем несложен…
Вы забываете, что меч
Плашмя в перину был положен.

МОИСЕЙСТВО

Сорок лет по пустыне водил свой народ
Хитрый пророк Моисей, —
Чтобы прожившие в рабстве хоть год,
Как ящеры, вымерли все.
И всех все четыре десятка лет —
Чтоб не взвыли от жизни худой —
Манной небесной кормил в обед
И сладкой поил водой.
Худ ли пророк тот был или хорош,
Да только исполнил план:
Привел всех, кто верил (и кто — ни на грош)
На берег реки Иордан.
Бредем мы пустыней без малого век,
Десятый пророк нам дан,
Стоим над водами отравленных рек,
Но каждая — не Иордан.
Пророками щедрою мерой даны
Нам карточки — вот вам обед;
Обетованной не видно страны,
И манны в помине нет.
Был ли средь тех, кого вел Моисей,
Такой, что вернулся на Нил?
Вряд ли сыскался безумец сей —
Всех Ханаан манил.
А мне бы вернуться к тем берегам,
Где наш начался Исход,
Да только — каким ни молись богам —
История не дает.
Да, велемудр был библейский пророк —
Он, не жалея сил,
Свой народ сквозь пустынь Аравийских песок
В историю затащил.
А наши пророки — наоборот:
Десятками лет подряд
Сквозь историю гонят и гонят народ
И пустыню вокруг творят.

ФОРТИНБРАС

У человечества незыблемый обычай:
Когда герои гибнут, всякий раз
Злых покарать, а добрых возвеличить
Приходит благородный Фортинбрас.
Рука его крепка, слова всем близки,
На белом восседает он коне,
И верит люд, что злу пришел конец,
И павшим воздвигает обелиски.
Навечно он ссылает в рудники
Тех, чьи грехи безмерно велики,
Ждут остальных опала и забвенье —
Ликуй народ! Остановись, мгновенье!
Но жизнь идет. В сердца стучится прах
Всех, кто бесследно сгинул в рудниках, —
И на глазах вчерашние злодеи
Становятся борцами за идею.
К отмщению взывает кровь борцов,
И недовольство крепнет год от года,
И вот исполнить чаянья народа
Является герой в конце концов.
Приходит благородный Фортинбрас
Злых покарать, а добрых возвеличить…
Вы помните? Так было много раз —
Незыблем человеческий обычай.

ДОН-ЖУАН

Коль силы грудь теснят без меры,
Горит всеобщим благом ум,
Для тех, кто полон гордых дум
Одна дорога — в робеспьеры.
Герои эти, как один,
Едва придя к вершинам власти,
Свои народы дарят счастьем,
Воздвигнув сотни гильотин.
Как ни покажется вам странно,
Но и другой возможен путь:
Теснили так же силы грудь
Ведь и сеньору Дон-Жуану!
Хотя причиной женских слез
Была не раз его карьера, —
Куда ему до Робеспьера!
Он чище первых детских слез…

«Однажды в городе Констанце…»

Однажды в городе Констанце
Решили сжечь еретика —
То было в Средние века
В краю жестоких иностранцев.
Там быстро делались дела:
Трещат дрова, дым валит едкий…
И тут свою подбросить ветку
К огню старушка подошла.
Зачем ей нужно было это —
Внести в костер посильный вклад?
Чтоб жить с собой иль с властью в лад?
Никто не ведает ответа.
Всего скорее, просто так —
Без задних мыслей, хитрых планов…
Ей еретик шепнул сквозь пламя:
— Эх ты, святая простота!
Бог знает, кто расслышал эти
Его предсмертные слова,
Но простоту с тех пор на свете
Чтут много хуже воровства.
Костры… Привычней нету дела.
И кто в огонь бы ни попал —
Вокруг клубится уж толпа
И ждет, чтоб пламя загудело.
И лет шестьсот уже с тех пор
Все бродит в толпах та старушка
И шепчет каждому на ушко: