Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - страница 13

Меня же беспокоила перспектива опоздать к началу занятий в понедельник. Месье Матис — человек в высшей степени пунктуальный. Он терпеть не мог, когда кто-то опаздывал — ученики ли, преподаватели. Неудовольствие свое он высказывал в самых едких выражениях и громким голосом, выбирая момент, когда это должно было произвести особенно сильное впечатление на публику. Разнос обычно происходил несколько позже совершенного проступка. И ожидание выматывало.

«Если, — рассуждал я, — удастся сесть на поезд в Тулоне в воскресенье днем, то в школу я успеваю». Вспоминаю, какое облегчение я испытал, обнаружив, что есть поезд, прибывающий в Париж в понедельник в шесть утра.

Голова у меня была словно в тумане. Бегин ясно сказал, что в субботу мне отсюда не вырваться. Кошмар! Месье Матис будет очень недоволен. А если уехать в воскресенье, успею ли я в Париж вовремя? Да, слава Всевышнему, успею! Все хорошо.

Если бы в тот момент кто-нибудь сказал, что и в воскресенье мне выбраться не удастся, я бы только недоверчиво рассмеялся. Но в этом смехе были бы истерические нотки, потому что, сидя на полу, рядом с открытым чемоданом, я чувствовал, как меня все сильнее охватывает страх. Сердце колотилось, а дыхание стало частым, как при беге. Я судорожно глотал слюну, испытывая странное ощущение, будто таким образом можно унять сердцебиение. В результате мне очень захотелось пить, и через некоторое время я поднялся, подошел к умывальнику и налил себе воды в стакан для зубной щетки. Потом вернулся на место и пнул ногой крышку чемодана. В тот же момент услышал, как в кармане хрустнул лист бумаги, переданный мне Бегином. Я сел на кровать.

Не меньше часа, наверное, сидел я, тупо вглядываясь в буквы и слова. Я читал и перечитывал их. Имена казались шифром, бессмысленным набором знаков. Я закрыл глаза, снова открыл, прочитал в очередной раз. Эти люди мне не были знакомы. День назад я остановился в гостинице с большой прилегающей территорией. При встрече за едой я раскланивался со всеми. Не более того. Со своей плохой памятью на лица, столкнувшись с любым из них на улице, я скорее всего прошел бы мимо. Тем не менее у кого-то из них был мой фотоаппарат. Один из тех, с кем я здоровался, — шпион. Кому-то из них заплатили, чтобы он (или она) тайно проник в военную зону, сфотографировал укрепления и орудия, так чтобы однажды военные корабли подошли на близкое расстояние и открыли прицельный огонь, который разнесет на куски бетонные укрепления и орудия, уничтожит людей. И в моем распоряжении было два дня, чтобы выяснить, кто это.

В голове мелькнула глупая мысль, что сами имена выглядели вполне безобидно.

Такой список можно составить почти в любом маленьком пансионате на юге Франции. Всегда найдется английский военный с женой. Американцы, может, встречаются не всегда, но часто. Швейцарцы, ну и, чтобы разбавить эту публику, несколько французов. Немец — это, конечно, странновато, но не слишком. А швейцарец в роли управляющего так и вовсе ничего особенного.

Ну и что мне прикажете делать? С чего начать? Тут я вспомнил указания Бегина насчет фотоаппаратов. Надо было выяснить, у кого из этих людей есть аппарат, и доложить ему. Я с радостью ухватился за эту зацепку.

Самое простое и очевидное — затеять разговор со всеми по очереди, один на один или попарно, и между делом подойти к фотографии. «Между прочим, — скажу я, — это не вас я тут на днях видел с камерой в руках?» «Нет, — ответят мне, — никакой камеры у меня нет». Или: «Да, хотя вряд ли что-нибудь получится. У меня всегда выходят плохие снимки». А я хитро и коварно замечу: «Ну, все зависит от техники». «Пожалуй, — последует ответ, — но у меня дешевый аппаратик».