Эпоха крестовых походов и ее герои - страница 35

Но мы не можем не считать случайным это умолчание, ища здравого объяснения его экспедиции в Аквитанию. Если мы правы в наших предположениях, Ричард вновь рассчитывал на свои владения Анжу и Пуатье как на доноров будущей войны на Востоке и собирал средства на дорогу за моря. Ему было сорок два года, когда он заключил мир с Филиппом, «отомстив обиды своим врагам». Политические комбинации на Западе были для него гораздо более благоприятны, нежели накануне первого похода. Они были также гораздо более благоприятны в Сирии, потому что с 1193 года не было в живых Саладина и его наследство оспаривалось в борьбе между делившими его братьями и семнадцатью сыновьями. Крестовый поход 1197–1198 годов, подготовляемый Генрихом VI Гогенштауфеном и предпринятый немецкими князьями после его смерти, как бы само собой сошел на нет. Ввиду всего этого представляется довольно правдоподобным, что Ричард готовился именно к походу на Восток, дабы завершить дело, оборванное им почти у самых ворот Иерусалима.

Но в Аквитании, наследственной, «материнской» земле, — в соответствии с трагической иронией всей его жизни — Ричарда стерегла та случайность, которая столько раз нависала над ним и которой он так «чудесно» избежал «в безводных пустынях Сирии и в безднах грозного моря».

«Пришел король Англии с многочисленным войском и осадил замок Шалю, в котором, так он думал, было скрыто сокровище… Когда он вместе с Меркадье обходил стены, отыскивая, откуда удобнее произвести нападение, рыцарь по имени Бертран де Гудрун[36] пустил из замка стрелу и, пронзив королю руку, ранил его неизлечимой раной. Король, не медля ни минуты, вскочил на коня и, поскакав в свое жилище, велел Меркадье и всему войску атаковать замок, пока им не овладеют…

А когда замок был взят, велел король повесить всех защитников, кроме того, кто его ранил. Ему, очевидно, он готовил позорнейшую смерть, если бы выздоровел. Ричард вверил себя рукам врача, служившего у Меркадье, но при первой попытке извлечь железо тот вытащил только деревянную стрелу, а острие осталось в теле; оно вышло только при случайном ударе по руке короля. Однако король плохо верил в выздоровление, а потому счел нужным объявить свое завещание».

Английский трон, все земли, замки, три четверти принадлежащих ему драгоценностей и верность своих вассалов он завещал брату Иоанну (многократно его предававшему); остальную часть драгоценностей велел раздать слугам и бедным. В эти последние минуты им овладел столь для него характерный порыв великодушия. «Он велел привести к себе Бертрана, который его ранил, и сказал ему: “Какое зло сделал я тебе, что ты меня убил?” Тот ответил: “Ты умертвил своей рукой моего отца и двух братьев, а теперь хотел убить меня. Мсти мне, как хочешь. Я охотно перенесу все мучения, какие только ты придумаешь, раз умираешь ты, принесший миру столько зла”. Тогда король велел отпустить его, говоря: “Смерть мою тебе прощаю…” Но юноша[37],

И, развязав оковы, пустил его… Король велел дать ему сто солидов английской монеты… Но Меркадье без его ведома снова схватил Бертрана, задержал и по смерти Ричарда повесил, содрав с него кожу…

А умирающий король распорядился, чтобы мозг, кровь и внутренности его были похоронены в Шарру, сердце — в Руане, тело же — в Фонтевро, у ног отца…

Так умер он в восьмой день апрельских ид, во вторник, перед Вербным воскресеньем. И похоронили его останки там, где он завещал».

Обстоятельный биограф Ричарда Роджер Ховденский, установивший с большой точностью в своей «хронике» этапы его жизненного пути, собрал более полдюжины эпитафий, появившихся после его смерти. В текст биографии короля он занес с одинаковой добросовестностью как похвальные слова, так и злобные памфлеты.

Один, записывает Роджер, так сказал о его кончине: «Муравей загубил льва. О горе! Мир умирает в его погребении».