Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси - страница 19

Как и в XVIII, так и в XIX и XX вв. антинорманизм (как, впрочем, и крайние, «экстремистские» версии норманизма, распространенные, главным образом, в зарубежной — шведской, немецкой, английской — научной, научно-популярной и публицистической литературе) основывался на вненаучных, идейно-политических побуждениях. Эти побуждения, конечно, порою стимулировали вполне плодотворную разработку отдельных аспектов и тем, но были несовместимы с обобщением всего корпуса объективных научных данных, где многое противоречило принятым идеологическим установкам. Умолчание или подтасовка этих данных, подмена безусловно скандинавской этнической атрибуции «варягов» любой другой, от славянской до хазарской (!) в пушкинские времена, или — кельтской, в конце XX века, вели (и ведут) исследователей в тупик, очевидный, прежде всего, их современникам, а в неменьшей мере, и следующим поколениям историков.

Выходы из такого тупика обнаруживались, раз за разом, с расширением круга источников и углублением проблематики, возвращавшейся к эпистеме и парадигме «норманизма» со все более спокойным отношением к «остроте» проблемы, и с углублявшимся представлением о многолинейной сложности этнокультурных взаимодействий древности (как и последующих эпох, вплоть до современности). Вряд ли случайно, поколение за поколением и век за веком, платформою такого «возвращения», очагом рождения новых концепций, «ассимилировавших» норманизм (и преодолевавших антинорманизм!), становился Санкт-Петербург.

И дело не только в устойчивости петербургской научной традиции «примата источника над концепцией» (Аль 2001). Очевидно, глубинная взаимосвязь Санкт-Петербурга, в собственном его генезисе, с теми же «скандобалтийскими» процессами, что выводили Русь в IX столетии, а Россию — в начале XVIII на мировую и общеевропейскую арену, обуславливает способность к объективному и адекватному восприятию этих процессов. Без особой натяжки можно сказать, что сам по себе Санкт-Петербург, своим появлением и трехсотлетним существованием, представляет конечный и предельный аргумент, ultima ratio «норманской теории».

Неслучайно последовательные «антинорманисты» нередко приходят и к отрицанию «законности» существования Санкт-Петербурга в историческом и культурном пространстве России. Город, в котором триста лет концентрировались лучшие национальные ресурсы для продуктивного обмена с достижениями внешнего мира и создания новых, специфических российских (а не только исключительно «петербургских») форм культуры, экономики, политической жизни, не раз за эти же триста лет пытались вывести за пределы русской истории. Начиная с «проклятья царицы» — Быть Петербургу пусту! — и включая трехкратное «переименование» города — в Петроград (1914-1924), Ленинград (1924-1991) и снова Санкт-Петербург (с 1991 года и до наших дней, надо надеяться, навсегда) — идет мучительное освоение очевидного, для непредвзятого сознания, факта появления этого «скандобалтийского» города в русском пространстве — как наивысшей ступени развития европейского урбанизма Нового времени, и при этом — урбанизма России.

«Феномен Петербурга» во всей его многолинейности взаимосвязей как в настоящем, так и в прошлом (на протяжении многих веков, предшествовавших появлению Санкт-Петербурга), вероятно, позволит понять, по мере вовлечения проблематики «петербургики» в общий контекст «скандобалтики» (вплоть до «варангики»), непростую, но безусловную логику исторического процесса с его начальных времен и до наших дней (Лебедев 2001: 54-72; 2002: 3-5).

Ту самую логику, что непостижимо привела, в частности, генерального секретаря КПСС и президента СССР Михаила Горбачева на скамью «конунга викингов» в лофотенских палатах, восстановленных археологами, а ленинградского археолога Алексея Ковалева — к защите архитектурного наследия Санкт-Петербурга, а затем — на трибуну «демократического Ленсовета» 1990 года с последующим четырехкратным переизбранием в законодательный орган Санкт-Петербурга (1990,1994,1998,2002). Первым и главным действием этого «археологического вторжения» во власть современной России было возвращение «городу Ленина» — его исторического имени Санкт-Петербург (общегородской референдум 12 июня 1991 года); последним по времени — подготовка и представление Федерального закона об охране объектов культурного наследия народов России (подписанного Президентом РФ 25.06.2002).