Эра Лобановского - страница 18

Доверие — это когда у людей есть уверенность в добросовестности человека, в его искренности, в правильности избранного им пути. Скажем прямо, к старшему тренеру и футболистам киевского «Динамо» осенью 1984 года такого доверия не было (чаще всего оно ведь зависит от турнирного благополучия клуба, а положение, как вы уже знаете, было из рук вон плохо). Над головой старшего тренера сгущались грозовые тучи.

У нас вошло в моду, что в сложных ситуациях, примерно таких же, в какой оказалось киевское «Динамо»-84, происходит очередная смена тренеров. Порой это действительно стимулирует команду. Но убежден, что пользу такая мера может принести только в одном случае: когда замена наставника обусловлена объективными причинами. Правда, чаще всего в жизни так не бывает.

Обстоятельства, предшествующие тренерским заменам, примерно одинаковы. Чем больше усложняется ситуация в команде, тем разобщеннее становятся ее игроки, тем больше недоверия выражают тренеру. Особенно если он — специалист требовательный и, как говорится, суровый (оттого и неугодный иным, прежде всего нерадивым или остановившимся в своем росте, игрокам). Начинаются тайные и явные походы футболистов к спортивному руководству, которое в конце концов освобождает от работы тренеров. В восьмидесятые годы именно так и случалось в тбилисском и минском «Динамо», в «Шахтере», «Кайрате», «Черноморце», «Днепре» и «Зените». А осенью восемьдесят четвертого такое могло произойти и в киевском «Динамо».

...Новость о том, что Лобановского «снимают», была уже у всех на слуху. Мне даже называли фамилии тренеров, с которыми якобы беседовали «наверху» на предмет подбора кандидатуры вместо Лобановского! Как же в этот труднейший для себя и команды период поступил сам Лобановский? На мой взгляд, он убедительно продемонстрировал не только свой профессиональный тренерский опыт, но и блестящее знание психологии спортсменов, недюжинные педагогические способности.

...Лобановский считал, что есть три момента, которые являются определяющими в карьере футбольного тренера: общественное мнение, мнение руководителей, которые и вершат тренерские судьбы, и, наконец, отношение к тренеру самого коллектива игроков. Осенью 1984 года под впечатлением неудачной игры киевлян и под влиянием критических статей в прессе общественное мнение, кажется, созрело: «Лобановского надо менять!» Спортивное руководство тоже было склонно сделать «оргвыводы» (кто же простит 10-е место тренеру-неудачнику?). И это было бы воспринято всеми как вполне нормальное явление для нашего футбола. И вот в один из дней Лобановский был вызван к руководству. Разумеется, он понимал, для чего его приглашают. Но перед тем, как предстать перед начальством, старший тренер киевского «Динамо» собрал команду.

На этот раз в кинозале загородной базы в Конча-Заспе игроки собрались не для очередной установки на игру или беседы о новых тактических веяниях. Здесь шел откровенный разговор игроков и тренера. Разговор, на мой взгляд, ставший переломным моментом в жизни этого футбольного коллектива.

— Меня вызывают к руководству,— начал Лобановский, вглядываясь в лица игроков. Думаю, вы догадываетесь, зачем. Разговор у меня, судя по всему, будет тяжелый. Вопрос может решиться так или так...

Он говорил спокойно, отчеканивая каждую фразу. Футболисты напряженно слушали. Конечно же, они тоже понимали, для чего Васильича, как называли Лобановского в команде, вызывают «наверх». Тем более что со многими из них представители начальства уже имели «конфиденциальные беседы». Но услышать о вызове и догадках на этот счет от самого Лобановского?! Такого футболисты не ожидали. А Лобановский тем же ровным тоном продолжал:

— Прежде чем идти к руководству, решил откровенно поговорить с вами, и, быть может, после этого нашего разговора вопрос удастся решить автоматически, а проблема будет снята сама собой. Если мне предложат работать с командой и в дальнейшем, я должен твердо для себя решить: соглашаться мне на это или нет? Хочу знать ваше мнение: согласны ли вы работать со мной? Лобановский сделал паузу, а в зале в этот момент было напряженное молчание. Он продолжал: