Ересь Хоруса: Омнибус. Том 1 - страница 12

Урия замолчал и сделал большой глоток. Его руки затряслись, и священник с трудом сумел поставить бокал на стол.

— Мне никогда не забыть этого грохота, — произнес старик. — Первые пять шеренг нашего войска полегли, будто скошенные неожиданно налетевшей бурей. Все, кто бежал передо мной, погибли до последнего человека, не успев даже вскрикнуть. Заряды, выпущенные врагом, отрывали конечности, а то и вовсе раздирали людей на части, и их тела лопались, точно переполненные бурдюки. Я обернулся, собираясь что-то сказать — хотя и не помню, что именно, — и тут затылок мне пронзила обжигающая боль, и я повалился на труп товарища, лишившегося всей левой половины тела. Казалось, будто он просто взорвался изнутри.

Поднявшись на колени, — продолжал Урия, — я ощупал голову. Затылок оказался липким от крови, и я понял, что ранен. Скорее всего, рикошет или небольшой осколок. Будь это что-то более серьезное, я наверняка распрощался бы с жизнью. Чувствуя, как по шее струится кровь, я посмотрел на вражеские ряды и увидел, что они вновь открыли огонь. И тогда я услышал крики. Наша атака захлебнулась, повстанцы разбегались во все стороны, охваченные ужасом и смятением. Только тогда они поняли, во что на самом деле втянул их Авулек.

Громовые воины убрали огнестрельное оружие и стройными рядами направились к нам, обнажая мечи с зубастыми вращающимися лезвиями. Этот звук — боже! — мне никогда не забыть звук, который они издавали. Они завывали, словно порождения ночных кошмаров. Мы уже были разбиты… Для того чтобы одержать победу, императорским войскам хватило и первого залпа. Потом я увидел труп Авулека, лежащий среди других тел. Взрывом ему оторвало всю нижнюю половину. Лица всех, кто оказался рядом со мной, носили отпечаток того же ужаса, какой испытывал я сам. Люди умоляли пощадить их, бросали оружие, пытались сдаться, но закованные в броню воины не останавливались. Они врезались в наши ряды и начали рубить направо и налево, не зная снисхождения. Моих товарищей резали и расчленяли с такой эффективностью и скоростью, что я просто не мог поверить тому, что в считаные секунды погибло столько людей. Это была совсем не та война, о какой я читал в книгах, где отважные воины добывали славу в битвах. То, что происходило перед моими глазами, было грубой, жестокой бойней.

— Я, — сказал старик, — бросился бежать, и нисколько не стыжусь в этом признаться. Вымазавшийся в грязи и крови, я пытался найти хоть какое-нибудь безопасное пристанище. Я мчался так, точно мне наступали на пятки демоны из древних легенд, но меня продолжали преследовать крики погибающих товарищей и отвратительный хлюпающий звук, какой порой раздается, когда мясник разделывает тушу. Я обонял смрад экскрементов и выпущенных кишок. Мне мало что удалось запомнить из того, что видели в те минуты мои глаза, — только отдельные картины мертвых тел и стоны умирающих. Я бежал, пока полностью не выбился из сил, но и повалившись в грязь, продолжал ползти, пока не потерял сознание. А очнувшись, чему был немало удивлен, увидел, что уже стемнело. На поле пылали погребальные костры и отовсюду неслись победные песни громовых воинов.

Армия Авулека была уничтожена. Не разбита, не обращена в бегство — уничтожена. Пятьдесят тысяч мужчин и женщин погибли менее чем за час. Думаю, уже в ту минуту я понял, что оказался единственным выжившим. Я зарыдал, глядя на луну и медленно истекая кровью, размышляя над тем, сколь бессмысленным было мое существование. В своем самодовольстве и безумной погоне за наслаждениями я разбивал сердца и разрушал жизни. Я оплакивал свою семью и себя самого, когда внезапно осознал, что я не один.

— И кто же был с тобой? — спросил Откровение.

— Божество, — произнес Урия. — Посмотрев вверх, я увидел золотой лик, настолько светлый и совершенный, что слезы мои текли уже не от боли, но от восхищения. Божество было окружено столь ярким ореолом, что я даже зажмурился, опасаясь ослепнуть. Агония, терзавшая мое тело, отступила, и я понял, что вижу самого Бога. И будь я даже самым лучшим поэтом на свете, все равно не смог бы описать Его облик, но скажу честно: в жизни ничего прекраснее не видел. Почувствовав, что поднимаюсь над землей, я решил, что пришел мой час. Но затем раздался голос, и я узнал, что буду жить.