Эрнест Хемингуэй - страница 16

Свободное от работы время Хемингуэй проводил в барах, в корреспондентских клубах, где, как обычно, быстро завязывал контакты в журналистских кругах. Так, в Лозанне Хемингуэй познакомился с Линкольном Стеффенсом (1866–1936), которого называли «американским журналистом номер один». Это был человек богатого жизненного опыта и проницательного ума. В свое время он одним из первых заметил незаурядный талант Джона Рида, пестовал молодого писателя, стал для него духовным отцом, хотя их взгляды далеко не во всем совпадали. Хемингуэй показал Стеффенсу один из своих ранних. рассказов — «Мой старик», и тот рекомендовал его журналу «Космополитэн». Сильное впечатление на Стеффенса произвел и очерк Хемингуэя о беженцах из Фракии и не только живостью и трагизмом запечатленной в нем картины, но и ярким, энергичным стилем. Это было для Хемингуэя приятной неожиданностью, ибо он считал, что всего лишь воспроизводит «язык телеграфа». Он высказал Стеффенсу свое заветное желание стать писателем, после чего многоопытный ветеран предсказал ему большое литературное будущее.

Крайне полезным для Хемингуэя было общение с другим журналистом — Уильямом Болито Райалом: многоопытный работник прессы, участник войны, Райал хорошо знал политическую кухню, он ненавязчиво учил Хемингуэя распознавать, какие корыстные, эгоистические интересы скрываются за цветистой фразеологией респектабельных государственных мужей Запада.

Опыт, почерпнутый Хемингуэем в Лозанне, в еще большей мере укрепил его стойкую неприязнь к политиканству, которое стало для него синонимом лжи и цинизма. Позднее это определило некоторые коренные особенности его писательской позиции.

Накануне нового 1923 года Хемингуэя постигла крупная неприятность: у Хедли на Лионском вокзале в Париже крадут чемодан, в котором она собрала все его рукописи, несколько новелл и часть романа, над которым он в это время работал. Хемингуэй делал все, что в его силах, чтобы вернуть похищенное; но вор, видимо, не знавший английского языка и разочарованный тем, что его добычу оказалось трудно реализовать, уничтожил все эти бесценные страницы. Неприятные переживания Хемингуэя отчасти компенсировались хорошим известием: в марте 1923 года маленький журнал «Литл ревью» напечатал подборку из шести его стихотворений. Это была первая публикация Хемингуэя-писателя.

После окончания Лозаннской конференции Хемингуэй имел несколько недель отдыха: вместе с Хедли он катался на горных лыжах, на санях, наслаждался швейцарской природой.

Затем Эрнест получает новое задание — посетить Германию, Рур, ставший французской оккупационной зоной, областью, где с особой остротой проявлялись социальные противоречия и конфликты. Хемингуэй провел в Руре несколько недель, ночевал в заштатных гостиницах, ездил в вагонах второго класса, обедал в дешевых ресторанчиках; всюду перед ним открывались картины, свидетельствовавшие о тяжелом положении трудящихся, бедствиях, которые принесла инфляция, о страданиях голодных, и обогащении спекулянтов. Итогом его поездки стала серия из семи «рурских» статей, опубликованных в «Торонто дейли стар» в марте — апреле 1923 года. В совокупности они давали живую картину, характеризующую тяжелое экономическое положение в Руре.

В статье «Невидимые голодающие» Хемингуэй сообщает, что в стране масса нуждающихся, страдающих от недоедания, хотя это не всегда видно по уличной толпе, поскольку люди стыдятся своей бедности. Отмечал он и растущую неприязнь в разных слоях немецкого общества к французской оккупации. «Ненависть в Руре — это реальность», — констатировал он в одноименном очерке. Не укрылся от него и рост коммунистических настроений среди рабочих этой провинции, «самой красной части Германии». Власти даже боялись расквартировывать в этой местности войска, опасаясь, что солдаты заразятся коммунистическими идеями. По, мнению Хемингуэя, «авантюра с Руром», т. е. оккупация, усугубила бедствия немцев, но она же не принесла никакой пользы Франции.

Рурская серия статей была последним специальным заданием торонтской газеты, цель которого — показать чисто политическое событие, хотя Хемингуэй не прекращал сотрудничества с ней еще более полугода. Панорама послевоенной Европы, увиденная Хемингуэем, позволила ему сформулировать некоторые важные для него выводы. Два обстоятельства особенно сильно на него подействовали: это знакомство с кухней империалистической дипломатии и зрелище неудачных революционных выступлений в разных странах Европы, что вызвало у Хемингуэя социальный скепсис, неверие в осуществимость социальных перемен. В политиках же он справедливо видел людей своекорыстных. В очерке Хемингуэя «Старый газетчик пишет» (1934) он уже с высоты опыта 30-х годов свидетельствует: «…Непосредственно после войны мир был гораздо ближе к революции, чем теперь. В те, дни мы, верившие в нее, ждали ее с часу на час, призывали ее, возлагали на нее надежды — потому что она была логическим выводом. Но где бы она ни вспыхивала, ее подавляли. Долгое время я не мог понять этого, но, наконец, кажется, понял». Отметим: Хемингуэй относит себя к тем, кто «верил в революцию».