Erotica. Ренессанс. Буйство плоти - страница 13

Разве нет связи между развращенностью, чисто порнографической модой, порнографически насыщенной речью XVIII в. и общественной жизнью определенных сословий? А в XVII в. — между неумолимой нравственной строгостью английских пуритан, их мрачным однообразным костюмом, заимствованными из Библии оборотами речи и политическими и социальными условиями их существования и т. д.? Если не учитывать эту связь, то следует признать, что все могло бы быть как раз наоборот, в XVIII в. люди могли бы не придавать особенного значения эротическому воздействию женской груди, а в XVII в. в среде английских пуритан мог бы торжествовать победу утонченный культ физиологического наслаждения, культ эротической наготы. Ясно, что такая логика — это логика сумасшедшего дома. Вот почему она и брезжит в умах лишь тех этиков, которые не хотят учитывать исторические закономерности. В истории, как уже сказано, царит строжайшая гармония, неумолимая логика. Сотни связей и мостиков соединяют следствие и причину, причину и неизбежное, неустранимое последствие.

Для каждого исторически мыслящего человека эта связь на самом деле так очевидна, что нет надобности подробнее ее обосновывать. Ее можно принять как нечто несомненное. Несколько более серьезная подготовка требуется для того, чтобы понять, как а господствующих нравственных воззрениях и в соответствующем им нравственном поведении выражается вся сумма современного социального бытия людей.

В нравственном поведении и в соответствующих ему нравственных догмах отражается, как и в правовых воззрениях, в религии, в художественном творчестве и т. д., экономический базис эпохи. Все идеологии являются логическим отражением высоты развития, достигнутого производственным механизмом. Сюда относится степень общественного разделения труда, степень классового деления, распределение собственности, следовательно, отношения собственности, — словом, все, что подразумевается под понятием «экономической основы эпохи». Частная собственность, материальные интересы легли в основу и нашей половой морали. Поэтому половая мораль должна постоянно меняться, приспосабливаться к изменениям и к развитию частной собственности, которой подчинена вся область морали.

Конечно, половой инстинкт сам по себе не экономический фактор. Однако и экономическая основа общества определяет (речь идет здесь, конечно, о массовых явлениях), будет ли половой инстинкт толкать мужчину и женщину к ранним или поздним бракам, будет ли он требовать, как суррогат брака, постоянную любовницу или бродячую проститутку, благородную даму, ищущую наслаждения, или опустившуюся уличную девицу. Тот же экономический базис предрешает, будет ли женщина в браке хозяйкой, матерью или дамой, будет ли она выбрана как производительница детей или за ее представительные качества, будет ли она воспитываться как предмет роскоши или как неизбежная домашняя мебель. Экономический базис определяет, что важнее — супружеская ли верность или пикантные удовольствия половой жизни, в какой степени будет вестись борьба за мужчину или женщину, сотни или десятки тысяч женщин будут тщетно искать пути к брачному ложу и «упадут в объятия порока», как мило выражаются авторы душещипательных трактатов, и т. д.

Таковы главные категории, а от них зависят все второстепенные пункты половой морали, сопутствующие ей явления, такие, как мода, светский тон и т. д., ибо последние всегда не более как проявления, излучения первой или, другими словами, ее отдельные аспекты, принявшие духовную или материальную форму.

Материальные интересы являются базисом, определяющим началом — вот что главное. Необходимо прежде всего доказать правильность этого положения. Мы приведем несколько характерных примеров, в которых связь между половой моралью и экономическим состоянием общества сама бросается в глаза. В середине XVII в. в некоторых местностях Германии чаще, чем когда-либо, встречались случаи «бигамии», когда один мужчина имел двух законных жен, живущих с ним под одной крышей. Это была настоящая полигамия. Самое важное в этих полигамических связях то, что они существовали не тайком, не прятались от глаз общественного мнения, а устраивались открыто, и не только допускались властями, а даже предписывались. Иметь двух жен считалось тогда в этих местностях не только не преступлением, не безнравственностью, а чем-то заслуживающим похвалу и потому нравственным.