Эш, или Анархия - страница 41

Оказывается затем, чтобы известный господин Тельчер, который и сам не прочь слинять, заговаривал ему зубы. Разозлившись, он начал до непристойного копировать еврейский говор господина Оппенгеймера. "Да он антисемит", — возмутился Оппенгеймер, а Тельчер высказал соображение, что настроение господина экспедиционного директора придет в норму уже послезавтра, после первого подведения итогов в кассе. А поскольку сам он был в хорошем настроении и ему хотелось подразнить Эша, то он обошел повозку, на которую были погружены ящики, специально пересчитал их, затем подошел к лошадям, достал из кармана сахарку, чтобы дать полакомиться животным. Эш, кипя от злости и чувствуя себя оскорбленным этими двумя евреями, отвернулся и начал записывать ящики; он наблюдал за Тельчером и удивлялся его добродушию, в глубине души он надеялся, что животные, мотнув головой, откажутся от угощения. Но лошади — это всегда лошади, и они взяли своими ласковыми мягкими губами сахар с плоской ладони Тельчера, что рассердило Эша еще больше: ему, впрочем, тоже могло бы прийти в голову сунуть им хотя бы кусочек хлеба; когда погрузка была завершена, то не оставалось ничего другого, как сухо похлопать обеих лошадей по крупу, что Эш и сделал. Затем все трое, расположившись на ящиках, отправились на повозке обратно в город. Оппенгеймер откланялся у моста через Рейн; а Тельчер и Эш поехали дальше, они намеревались сойти возле забегаловки матушки Хентьен.

Тельчеру уже приходилось несколько раз бывать в забегаловке, и он мнил себя старым завсегдатаем. Эш чувствовал вину за то, что приволок в дом матушки Хентьен такого урода… Он охотно скинул бы его с повозки. А тот уселся на место Мартина, Иуда этакий, ему и невдомек, что есть люди лучше его, приятнее и приличнее, он ведь понятия никакого не имеет, что Мартин пал от руки человека, который в сторону какого-то там ножеметателя и плюнуть-то побрезговал бы. И этот фигляр, этот сводник разыгрывает из себя победителя, которому заслуженно досталось место Мартина. Все это фокусы! Вертеть безделушками — бесплодная работа, полная сплошного обмана.

Они приехали. Тельчер слез с повозки первым. Эш заорал ему вдогонку:

"Эй, а кто разгружать будет? Контролировать и шпионить — так это для вас, а если речь о настоящей работе — вы в кусты". "Я хочу есть", — просто ответил Тельчер и толкнул дверь, ведущую в забегаловку. Еврея не перепрешь; пожав плечами, Эш последовал за ним. А чтобы снять с себя ответственность за гостя такого рода, он отпустил шуточку: "Славненького гостя привел я вам, матушка Хентьен, лучше, уж не обессудьте, никого не нашлось". Им как-то внезапно овладело безразличие, он был готов согласиться со всем: пусть Тельчер сидит на месте Мартина, а Мартин — на месте Нентвига; возникло состояние полной растерянности, хотя где-то ведь был порядок, где-то речь больше не шла о людях, они все одинаковы и не имеет никакого значения то, что кто-то сливается с кем-то и усаживается на его место, нет, где-то мир больше не делится на добрых и злых людей, он делится на некие добрые и злые силы. Эш бросал ядовитые взгляды на Тельчера, который начал показывать фокусы с ножом и вилкой, а затем объявил, что достанет нож из лифчика госпожи Хентьен. Она с визгом отпрянула в сторону, но Тельчер уже демонстрировал нож, зажатый между большим и указательным пальцем: "Минуточку, минуточку, матушка Хентьен, так вот что вы носите в лифчике!" Затем он вознамерился загипнотизировать ее, и она без лишних расспросов уставилась застывшим взглядом перед собой. Во всем же нужно знать меру! И Эш напустился на Тельчера: "Уважаемый, да вас надо было бы посадить". "Интересно", — отреагировал Тельчер. "Гипноз запрещен законом", — буркнул Эш.

"Прелюбопытнейший человек", — махнул подбородком в сторону Эша Тельчер, призывая таким образом госпожу Хентьен тоже позабавиться над чудаком; но у нее в руках и ногах все еще покалывали иголочки страха, и непослушными пальцами она пыталась поправить прическу. Эш отметил про себя успех его спасательной акции и остался доволен. Да, одному типу, Нентвигу, это как-то раз сошло с рук, но второго раза не будет, и все это невзирая на лица, даже если кто-то сливается с кем-то и их уже невозможно отличить друг от друга; возникает отделившаяся от виновника несправедливость, и эта несправедливость — единственное, что нужно искупить.