Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - страница 19

Азеф спросил:

– А вдруг Аргунова в Москве не окажется?

– Я уже все за тебя обдумал. В любом случае посети девицу Евгению Александровну Немчинову. Живет она в Москве на Остоженке, что тебе царица шамаханская – в собственном роскошном доме со слугами, поварами и выездом. Она, конечно, круглая дура, хоть и сочиняет сладенькие рассказики из жизни крестьянских детишек. Но тебе с ней труды Кропоткина не изучать. Главное – она очень красива. А что насчет нравов, так они у нее вовсе не строгие. – Подмигнул игриво. – Можешь пощекотать ей нежные места. Главное – девица она богатая, в голове у нее гуляют передовые идеи, а потому помогает нам денежно.

– Без хороших денег революцию не сделать! – согласился Азеф.

– Среди любовников Немчиновой – великий князь Константин Константинович Романов. Как вам такое нравится?

Азеф стукнул себя по лбу, кровожадно прошептал:

– Прекрасный случай – хлопнуть его прямо в постели с любовницей! Все узнают: такой бесстыжий тип! А? Совсем тиран разложился…

Житловский укоризненно покачал головой:

– Ты думай, Евно, что несешь! Это же гордость нации, знаменитый поэт К. Р. В журналах пишут, что талантом он не уступает нашим лучшим классикам. А ты «хлопнуть»! Тут вся империя на дыбы встанет: «Вот как жиды над русскими измываются! Бей пархатых, спасай Россию!»

– Это меняет дело, – тяжело вздохнул Азеф. – Пусть живет и сочиняет.

Житловский назидательно сказал:

– Всякому овощу свое время! Надо обстановке созреть, так сказать, подготовить причины объективные и субъективные. А то живут михрютки, хлеб жрут, водку пьют, а об недовольстве у них полное отсутствие мыслей. – Погрозил куда-то в сторону двери кулаком. – А мыслей надо будить! Для этого следует издавать и распространять нелегальщину. Когда Россия забурлит, вот тогда и до царя доберемся. Это обязательно!

Азеф протянул собеседнику руку, восторженно произнес:

– Сколько в тебе, Хаим, мудрости! Ну, прощай! Давай письмо к этой самой Немчиновой.

– Нет, подожди. – Житловский помялся, словно раздумывая: говорить или нет, и решился: – У меня есть сильное подозрение на Аргунова, что он не всё мне, то есть партии, пересылает. Даже наверняка часть пожертвований Немчиновой прикарманивает.

– Так это будьте уверены! – воскликнул Азеф. – Там, где речь об гелде, революционное кипение слабеет. Даже удивительно, до чего бесстыжий народ пошел.

Житловский продолжал:

– Вот ты человек умный, понимаешь! – Испытующим, долгим взглядом уставился на Азефа. – Что, если тебе, Евно, поручить это серьезное дело – деньги получать?

Азеф скромно потупил взор:

– Доверие партии оправдаю!

– Не сомневаюсь, Евно. У меня на людей нюх собачий: сразу отличаю подлеца от порядочного. Мне больше сердце болит за Немчинову, – он помахал в воздухе конвертом, – чтобы она отправляла деньги только через тебя, а про Аргунова забыла. Наговори тары-бары, ручку чаще целуй или еще чего и деньги, которые она будет через тебя давать партийной кассе, переводи в банк сюда, на мое имя. Вот моя рекомендация. Я характеризую тебя положительно, а еще пишу о нашей нужде, которая сдерживает поступь революционного движения. Все понял?

– Как не понять! – Выдернул из рук Житловского письмо, быстро спрятал его в карман.

Азеф, довольный разговором, впился в губы товарища по партии затяжным прощальным поцелуем. Уж очень он любил целоваться!

Москва жила полной жизнью. Повсюду: на гигантском Садовом кольце, в купеческом Зарядье, на респектабельной Волхонке, на шумной Тверской – дома стояли в строительных лесах. Даже из дальних губерний на паровиках в древнюю столицу катили люди в чуйках, сапогах, лаптях: крестьяне решили поменять свою жизнь на жизнь городскую, сладкую.

Ехали в одиночку, ехали семьями – большой город манил властно.

Люди были нужны везде, промышленники не отставали от строителей, норовили высоким жалованьем переманить пролетариев к себе. Но строительный труд на воздухе был все же ближе крестьянскому сердцу. Овладевали новым делом: кирпич класть, раствор готовить, отвес ставить, кровлю железом крыть. Русский человек, когда нужда подопрет, умеет ловко перенимать дело и хорошо трудиться, а терпения и привычки к физическому труду было не занимать.