Ёсико - страница 12

Тяньцзинь был городом улыбок, большинство из которых фальшивые. Привилегии, коими пользовалась в своих концессиях белая раса, черными пятнами ложились на честь азиатов. Они все делали по своей прихоти, и даже убийство сходило им с рук. Одного из самых уважаемых китайских чиновников — начальника Тяньцзиньской таможни — гангстеры, нанятые англичанами, убили прямо в кинотеатре. Подобно мне, он любил кино и мирно смотрел «Гангу Дина»,[11] когда его расстреляли из автоматов. Поскольку англичане отказались выдать полиции наемных убийц, а деятельность таможни была под контролем японцев, у нас не было другого выхода, кроме как заблокировать деятельность концессий. В тот короткий период — до тех пор, пока через несколько лет азиатский суверенитет не был полностью восстановлен, — мы, японцы, очень гордились собой.

Однако, невзирая на столь вопиющие преступления, некоторые презренные японские отщепенцы очень хотели вести себя по-европейски и выуживали приглашения в Тяньцзиньский клуб, куда их впускали в качестве почетных белых, если с ними были их английские хозяева. Эти люди, по-моему, были не только презренны, но и абсурдны и выглядели как макаки в своих нескладно сидящих костюмах для тропиков. Их можно было встретить в «Кислинг-кафе», где они зависали над пышными пирожными в надежде, что их приметит британский консул или еще какая-нибудь важная персона. Хотя самое большее, что они там могли получить, это серьезное расстройство желудка.

Что до меня, то я всегда полагал, что моему изящному азиатскому сложению куда больше подходит китайская одежда. Большинство окружающих принимали меня за китайца, и это меня устраивало. На самом деле мне это даже льстило, поскольку я всегда предпочитал находиться в компании азиатов, которые были куда культурней той европейской швали, что плавала, точно пена, по поверхности местного общества. От Тяньцзиня, на мой вкус, слишком разило сливочным маслом.[12] Да и сам император Пу И, до того как мы привели его в чувство и напомнили ему об обязанностях, также был частью этого масляного мира — транжирил время на теннисных кортах да гонял чаи с иностранцами. Он жил в старом китайском особняке на проспекте Асахи, где буквально на наших глазах устраивал приемы разным европейским шарлатанам. С ним можно было столкнуться и в кинотеатре «Империя», особенно когда крутили фильмы с Чарли Чаплином. Казалось, он был околдован этим маленьким американским бродягой. Я ни разу не видел, чтобы он смеялся, но эта его страсть не ослабевала. Даже после того, как мы вновь посадили его на трон Маньчжоу-го, Пу И продолжал развлекаться фильмами Чаплина в своем личном кинотеатре в старом Соляном дворце. Он пересматривал эти фильмы, не важно, сколько раз их видел до этого; наконец пленки изнашивались, и нам приходилось заказывать новые копии в Шанхае. И я, смиренный, узнавал в нем родственную душу, хотя и не разделял его особого пристрастия к Чарли Чаплину.

Было в Тяньцзине одно местечко, где я мог укрыться от душной атмосферы концессий, забыть их мелкие интриги и мошенничество. Скромное заведение за темно-красными воротами на окраине Старого города называлось «Сад Востока». Там меня знали так хорошо, что не нужно было произносить ни слова, чтобы мои трубки были всегда наготове. Все, что мне требовалось, — чашка зеленого чая и трубка, с которыми я улетал в свой персональный мир. Вытянувшись на кровати в комнате с ароматами сладких сновидений, я почти забывал о разоренной войной стране, пропитанной мерзкими запахами крови и экскрементов, с ее бедностью и деградацией, с унизительным подчинением ненасытным империалистам. Закрыв глаза, я отправлял свое сознание плыть по течению, не навязывая ему своей воли, и мое подсознание заполнялась образами несравненной красоты. Я видел китайские пейзажи династии Сун — с возносящимися в небо горами, стремительными реками и рыбаками, что ловят рыбу в предрассветном тумане. Я видел крыши Пекина, сверкающие на закате поздним весенним вечером: красные, желтые и золотые; видел синие холмы Маньчжоу-го, тянущиеся до самого горизонта. И я видел мою возлюбленную, Восточную Жемчужину, которая шла мне навстречу, будто в кино, на фоне сада Ханчжоу. Она манила меня к себе, а в моих ушах звучали флейты дворцового оркестра.