«Если», 1992 № 02 - страница 6

Современные футурологи настолько поумнели, что предсказаний о таком далеком времени, как 3500 год, из них клещами не вытянешь.

Томас Джефферсон в 1787 году предсказал рост американских городов и… грядущее людоедство из-за скученности в них.

Века не прибавили оптимизма насчет человеческой натуры, ибо в 1951 году виконт Темплвуд в книге «Под сенью виселицы» начертал: «Виселица в Британии стала такой неотъемлемой частью истории, что лучшие умы страны не представляют будущего без смертной казни через повешение».

Глупое предсказание способно быть источником большой беды. Весной 1750 года, после легкого землетрясения в Лондоне, было предсказано катастрофическое землетрясение, которое сотрет город с лица земли. За два дня до предсказанного срока начался великий исход из столицы. В панике и толчее на дорогах погибли десятки людей. Это тот нередкий случай, когда катастрофа произошла именно потому, что была предсказана.

Чаще всего в лужу садятся те предсказатели, которые силятся давать космического масштаба предсказания, прорицать будущее всего человечества. И тут в действие вступает принудительный оптимизм. В итоге рождаются благоглупости, вроде предсказания барона Рассела в 1905 году о том, что сто лет спустя исчезнут из обихода мясо, табак и вино. Наоборот, по отечественным прикидкам, к 2005 году они появятся даже в нашей стране.

Вышедшая в 1872 году книга Уинвуда Рида «Мучения человека» произвела такое впечатление на Артура Конан-Дойля, что он ввел упоминание о ней в рассказ о Шерлоке Холмсе. Рид свято верил в детерминизм — жесткую предопределенность всего происходящего — и потому писал:

«Когда мы с помощью науки уразумеем метод действия природных сил, то сможем стать на место природы и делать все по собственному усмотрению. Когда нам откроются законы, регулирующие сложнейшие жизненные феномены, мы обретем возможность предсказывать будущее с той же точностью, что и появление комет, орбиты и движение планет».

Он же предрек, что появление трех изобретений — двигателя на смену паровому, воздухоплавания и синтезирование пищи — сделают человека совершенным. Изобретения — вот они. А хомо сапиенс, кажется, все такой же…

Владислав Задорожный

Все вокруг было белым-бело, и белизна казалась враждебной, а город выглядел строгим и равнодушным. Город высокомерно взирал на нас, он был погружен в свои мысли, и ему не было дела до мирской суеты и превратностей бытия.

И все же, напоминал я себе, над всем этим высятся деревья. Я вспомнил, что когда корабль в пучке наводящих лучей, пойманных нами в открытом космосе, уже спускался на посадочное поле, то именно деревья навели нас на мысль о загородном местечке. Наверное, мы опускаемся близ деревни. Может быть, говорил я себе, похожей на старую белую деревеньку в Новой Англии, которую я видел на Земле, уютно расположившуюся в долине веселого ручья среди холмов, покрытых по-осеннему пламенеющими кленами. Теперь, оглядываясь вокруг, я был признателен и немного удивлен новой встречей с похожим уголком. Тихое, мирное местечко, и конечно же, здесь живут тихие и мирные существа: их не коснулись причудливые нравы и диковинные обычаи, которых я в избытке навидался на других планетах.

Но оказалось, это ничего общего с деревней не имело. Меня обманули деревья: они «подсказали» мне сельский пейзаж. Трудно было представить, что деревья могут парить над городом, причем городом, разросшимся вверх настолько, что увидеть его самые высокие башни можно только запрокинув голову.

Город был белый, и посадочная площадка была белой, и небо таким бледно-голубым, что тоже казалось белым. Все абсолютно белое, кроме деревьев, венчающих невероятно высокий город.

Я перевел взгляд на поле и только теперь заметил другие корабли. Очень много кораблей, всевозможных размеров и форм, и все — белые и вот почему я не заметил их раньше. Белый цвет, сливаясь с белизной самого поля, служил им камуфляжем.

И ничего не происходило. Ничего не двигалось. Никто не встречал нас. Город стоял, как мертвый.

Откуда-то возник сильный порыв ветра. И тут же я обратил внимание, что вокруг совсем нет пыли. Пыли, которую мог бы развеять ветер, или бумажных обрывков, чтобы он закрутил их. Я шаркнул подошвой по земле, но движение не оставило следа. Посадочное поле было покрыто неизвестным материалом и выглядело так, словно его скоблили и чистили не больше часа тому назад.