«Если», 1993 № 11-12 - страница 32
Пациент по-прежнему оставался недвижим.
— Он никак не отреагировал на ваши слова, доктор, — сказал Приликла.
— Но если он в сознании… — Конвей оборвал себя и пожал плечами.
Вооружившись инструментами, он вновь, теперь при содействии Приликлы, осмотрел ЭПЛХ, обращая особое внимание на органы зрения и слуха. Но, несмотря на мигающие огни и немилосердные уколы и щипки, какая-либо реакция, будь то физическая или эмоциональная, отсутствовала. Органы восприятия были, по всей видимости, в полном порядке, однако пациент продолжал игнорировать все внешние стимулы. Физически он был без сознания, не чувствовал ни единого раздражителя, а вот психически — здесь Конвей вынужден был полагаться на утверждения Приликлы.
«Что за сумасшедший полубог, — подумал он. — Вечно О'Мара подсовывает ему всяких психопатов!»
— Единственное объяснение, какое я могу предложить, — сказал он вслух, — состоит в том, что мозг больного утратил контакт с органами чувств. Причина этого кроется, на мой взгляд, в психическом расстройстве.
Мне кажется, пациент нуждается в срочной психиатрической помощи. Однако, — добавил он, — «психам» будет гораздо легче общаться с физически здоровым существом, поэтому нам следует сперва очистить его кожу…
Против той формы эпителиомы, которой страдал пациент, в госпитале было разработано лекарство, и в лабораторном отчёте давалось «добро» на его применение: оно соответствовало метаболизму ЭПЛХ и не должно было вызвать никаких побочных эффектов. Конвей быстро отмерил дозу и ввел её пациенту подкожно. Приликла встал у операционного стола, чтобы воочию узреть одно из чудес медицины: лекарство начинало действовать через считанные секунды после попадания в организм.
Прошло десять минут — ничего не случилось.
— Крепкий орешек, — пробормотал Конвей, вводя максимально допустимую дозу.
Почти сразу кожа вокруг места укола потемнела, трещинки на ней исчезли. Темное пятно увеличивалось на глазах, одно из щупалец слабо дернулось.
— О чем он думает? — поинтересовался Конвей.
— В общем, о том же самом, — отозвался Приликла, — но последний укол его обеспокоил. Я чувствую, как он принимает… принимает решение…
Приликла задрожал с головы до ног — верный признак того, что эмоциональное излучение пациента усилилось. Конвей хотел было спросить ещё о чем-то, но не успел. Послышался треск. ЭПЛХ ворочался под ремнями, которые удерживали его на столе. Два ремня лопнули. Существу удалось высвободить щупальце — то, которое заканчивалось кулаком…
Конвей сумел увернуться. Кулак просвистел в доле дюйма от его виска.
А лейтенанту не повезло: уже на излете кулак врезался ему в плечо. Удар был такой силы, что монитора отшвырнуло к противоположной стене. Приликла, для которого трусость была необходимым условием выживания, не тратил времени даром. Он висел на потолке, надежно вцепившись в него присосками шести своих ног.
Лежа на полу, Конвей услышал, как лопнули другие ремни. ЭПЛХ размахивал теперь тремя щупальцами. Вскоре он вырвется на волю — и что тогда? Конвей встал на четвереньки, потом собрался и прыгнул на буйствующего пациента. Обхватив руками его тело у оснований щупалец, он постарался закрепиться в таком положении и едва не оглох от рева, раздавшегося изо рта по соседству с его ухом. Транслятор перевел этот рев как: «Помогите! Помогите!» Одновременно щупальце с кулаком на конце обрушилось вниз, и в полу, на том месте, где Конвей находился несколько мгновений назад, появилась трехдюймовая вмятина.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что вести себя подобным образом — чистой воды безумие, но Конвей знал, что делает. Прильнув к телу ЭПЛХ, он очутился вне досягаемости яростно дергающихся щупалец.
И тут он увидел лейтенанта.
Тот полулежал-полусидел у дальней стены. Одна его рука была вывернута под неестественным углом, а другая стискивала рукоятку зажатого между коленями пистолета: прищуренный левый глаз словно подмаргивал Конвею, а правый был устремлен на мушку. Конвей закричал, но его крик потонул в реве, который издавал пациент. Конвей со страхом ожидал, что могучее тело под ним вот-вот содрогнется от вонзившихся в него пуль. Парализованный ужасом, он не мог пошевелиться.