«Если», 1998 № 07 - страница 11
«Гинденбург» тем временем все больше и больше замедлял ход. В иллюминаторы прогулочной палубы уже были видны похожий на коробку из-под печенья ангар и ажурная причальная мачта, у подножия которой выстроились крошечные фигуры военных моряков в белых головных уборах.
Фрэнк снова коснулся металлической оправы очков. 19:17:31/-08:29. Через несколько секунд будет слита вода из кормовых балластных цистерн и сброшены носовые швартовы.
Но не восемь оставшихся минут беспокоили его больше всего, а те тридцать семь секунд, которые пройдут между взрывом и ударом о землю. Подняться на борт «Гинденбурга» им с Леа было совсем не трудно — гораздо труднее будет сойти на землю живыми и невредимыми.
6 мая 1937 года. Четверг, 19:21.
Василий Мец уже давно решил, что самым интересным в начале двадцатого столетия было то, как выглядела Земля из космоса.
Дело было даже не в относительно малых размерах городов, не в чистоте воздуха над ними и даже не в несколько иных очертаниях океанских побережий. Конечно, любопытно было увидеть Нью-Йорк Сити в те времена, когда город еще не был наполовину погружен в воду и его небоскребы четко вырисовывались на фоне неба, однако не это было самое удивительное. В конце концов, это было третье путешествие Меца в качестве пилота «Оберона», поэтому к подобным различиям он успел присмотреться. Больше всего его поражала девственная пустота околоземного пространства — ни тебе энергетических спутников, ни колоний, ни снующих туда-сюда челноков. Не было даже низкоорбитальной станции «Хронос», служившей основной базой для хронолетов-разведчиков ХКИЦ, откуда они вылетали и куда возвращались, завершив свою миссию. И самое главное, вокруг Земли не было плотного роя разнокалиберного космического мусора, и не мудрено — первый искусственный спутник появится на орбите еще только через четыре десятилетия, и пройдет еще тридцать лет, прежде чем находящиеся в состоянии свободного падения обломки ракет и отслужившие свое спутники начнут представлять опасность для околоземной навигации. Пройдет не менее двадцати лет, прежде чем появится первое сообщение о появлении «летающей тарелки», и если бы кто-нибудь поинтересовался мнением Меца, то он высказался бы за то, чтобы дела обстояли именно так как можно дольше.
На протяжении последних трех дней — после кратковременного визита на Землю, когда Василий высадил Лу и Ошнер в пригороде Франкфурта и совершил суборбитальный бросок, чтобы доставить в Нью-Джерси Тома Хофмана — он удерживал станцию на геосинхрон-ной орбите, зависнув высоко над Нью-Джерси. Все это время он оставался совершенно один, если не считать переговоров с экипажем «Миранды», пробивавшей тоннель, по которому вернулись на «Хронос» спецгруппа поддержки и два этих милых, спокойных человека — Джон и Эмма Пенне. Но тремя часами ранее «Оберон» перешел на новую орбиту, пролегающую на высоте 289 километров над Нью-Джерси, и теперь Мец был очень занят. Уравновешивать силу тяготения Земли антигравитационным приводом хронолета, одновременно компенсируя вращение планеты, было далеко не простой задачей. Кроме того, Мецу приходилось поддерживать постоянный радиоконтакт с Хофманом. Спутников связи, которыми они могли бы воспользоваться, еще не существовало; установить тарельчатую антенну Том тоже не мог, поэтому им приходилось пользоваться обыкновенной радиопередачей в стокилометровом волновом диапазоне, который был бы недоступен любителям-коротковолновикам этого временного периода.
— База Лейкхэрст вызывает «Оберон», — раздался в наушниках Ме-ца голос Хофмана. — Как слышите меня? Прием.
Меи поправил микрофон.
— Слышу вас хорошо, Лейкхэрст. Доложите обстановку.
— Обстановка нормальная. «Гинденбург» подошел к причальной мачте. Водяной балласт сброшен, только что опущены носовые швартовы. Высота от земли — около девяноста одного метра. Ожидаемое событие наступит через три минуты семнадцать секунд плюс последний отсчет.
Хофман старался говорить профессионально-безразличным тоном, но Мец ясно уловил в его голосе взволнованные нотки. И он не мог винить за это Хофмана. Меньше чем через четыре минуты главный специалист проекта своими глазами увидит одну из величайших технологических катастроф столетия, на девять десятилетий приостановившую коммерческое использование летательных аппаратов легче воздуха. Проявить свои эмоции в разговоре — это было, пожалуй, единственное, что мог позволить себе Том. Было бы гораздо хуже, если бы, не усидев в своей взятой напрокат в машине, он смешался с толпой и кто-нибудь из людей на аэродроме увидел его с радиопередатчиком.