«Если», 2008 № 11 (189) - страница 6

— Два вопроса, — протянул Саймак. — Первое: это весь список? Второе: вы сказали, нужна наша единодушная рекомендация. Что если мы не договоримся между собой?

— Список весь, за исключением одной фамилии. Воспроизводить ее запрещает мое программное обеспечение, — ответил Атигон.

Саймак кивнул:

— Когда мы рассказывали анекдоты, профессор Хайнлайн употреблял морские словечки, и это привело вас в легкое замешательство. Имя, которое вы не можете назвать, неприлично?

— Совершенно верно, — подтвердил Атигон. — Отвечаю на второй вопрос: Галактический закон закрепляет за вашей расой определенные права. В том числе право отвергать совершенствование своей истории. Не предоставив мне единой рекомендации, вы осуществите это право. Я вернусь ровно через час. Прошу в указанный срок подготовить решение. Прошу делать взвешенный выбор. В списке есть индивиды, чье изъятие не перечеркнет улучшений, уже внесенных мной в историю человечества. А есть такие, на кого это не распространяется.

И Атигон исчез.

Заседания совета профессоров я ненавижу, в частности, из-за того, что вечно найдется какой-нибудь любитель решать с кондачка, ничего не обсуждая, — чаще всего тот, кто, к своему неудовольствию, смекнул, каков будет итог коллективных раздумий. Сегодня это оказалась мисс Бувье.

Никто и рта не успел раскрыть, а она уже брякнула:

— Все ясно! Долой Адольфа Гитлера, предотвратим холокост!

— Нет! — вскинулся Хайнлайн. — Вышвырнуть Адольфа Гитлера нельзя. Если б не его промашки, нам бы не выиграть войну. Он сунулся к Советам, когда на него вовсю наседала Англия. Погнал германскую армию в Россию без зимнего обмундирования: пусть, мол, русские не думают, что война затянется до холодов! А потом и вовсе заболел, в голове у него помутилось, и он такого наворотил…

— Но без Гитлера войны могло не быть, — уперлась мисс Бувье.

— Держите карман шире! После первой мировой немцы на стенку лезли от злости, — заявил Хайнлайн. — И неминуемо бы…

— Вы не можете этого знать! — отрезала Жаклин, но взгляд декана Бетелл удержал ее от дальнейших пререканий.

— Прежде чем приступить к обсуждению, необходимо установить четкие основные критерии, — объявила декан. — Нам намекнули, что, на каком бы имени из представленного перечня мы ни остановились, последствия будут тяжелыми. Учитывая это, нужно принять для каждой кандидатуры худший вариант развития событий. — Она повернулась к профессору Макартуру: — Дуглас, если выбросить Адольфа Гитлера, что может произойти? Я имею в виду — страшное, еще хуже, чем было в действительности?

После минутного размышления генерал ответил:

— Без Гитлера Роммель получил бы куда большую свободу действий. Это бесспорно сделало бы войну более долгой и кровопролитной, а в худшем случае Германия бы победила.

— Как насчет Гая Фокса? — спросила Бетелл у всех собравшихся.

— Думаю, его внесли в список за то, что он портач под стать Гитлеру, — предположил Кэмпбелл. — И самого Фокса, и всех прочих заговорщиков вздернули из-за того, что Фокс не пожелал отказаться от мысли взорвать парламент, хоть и знал, что там предупреждены. Другой на его месте наверняка сыграл бы отбой и перенес дату нападения.

— Спасибо, — декан Бетелл улыбнулась: собрание наконец-то протекало организованно. — Мисс Бувье, пожалуйста, объясните нам, почему изъятие из истории Марло — столь невосполнимая потеря.

— Почему? Да он величайший писатель всех времен и народов! — вскричала Жаклин. — Его ранняя смерть обернется катастрофой не только для английской литературы! Она обернется катастрофой для литературы вообще! Все основанное на работах Марло исчезнет. Половина книжных полок в библиотеках опустеет. Дети будут расти, не способные читать по-настоящему сложные книги! Театр обеднеет. Телевидение превратится в бесплодную пустыню без конца и края!

— Хорошо, — сказала декан. — Профессор Кэмпбелл, можете как-нибудь обосновать, почему лучший вариант, возможно, все-таки Марло?

Кэмпбелл секунду смотрел в потолок, а потом изрек:

— Иногда приходится выкорчевать могучее дерево, чтоб было где тянуться подросту. Без Марло на библиотечных полках освободилось бы место для произведений других писателей. В елизаветинский театр получили бы доступ другие приличные драматурги. Шекспир, например.