«Если», 2008 № 11 (189) - страница 77
Игорь Козырев и Маша гуляли по Москве, когда их срочно вызвали в Кремль.
— Свяжись с Золотом, — предложил глава государства. — Спроси, вернется ли оно сюда.
— Но ведь оно не отвечает на наши вопросы уже три дня, — заметил Игорь.
— Свяжись, — настойчиво предложил президент. — Ты же посол. Я требую, чтобы ты выполнил свою работу.
Игорь набил сообщение на клавиатуре:
Уже уходите?
Дела, — в тон Козыреву отозвался коммуникатор.
Обратно ждать?
Может быть, через пару тысяч лет.
Отчего так нескоро?
Путь далекий. Да и почему нескоро? Что такое две тысячи лет?
— А золото? — вмешался президент. — Спроси, оно будет забирать оставшийся металл?
Постулаты наших отношений не меняются. Золото не принадлежит никому, — ответил коммуникатор. — Прощайте.
— И все же, думаю, теперь золото перестанет пропадать из банковских ячеек. И, возможно, опять поднимется в цене, — предположил Игорь. — Надо сказать Маше. Сенсации — ее работа.
— Для опытов нужно не так много металла, — заметил президент.
— А вкладывать в золото в ближайшую тысячу лет никто не будет. Можешь записать и процитировать.
— Спасибо, — кивнул Козырев. — И за гостеприимство спасибо. Москва красивая. А по Золоту вы зря тогда жахнули. Мне кажется, оно обиделось.
— По-моему, оно только этого и ждало, — отозвался президент.
— Интересно, каков радиус действия твоего модифицированного коммуникатора? С какого расстояния он может принять сигнал Золота?
— Понятия не имею, — отозвался Игорь.
— А я думаю, что связаться с нами Золото может и с Юпитера — по данным астрономов, оно направляется в ту сторону — и даже выйдя за пределы Солнечной системы. Так что продай-ка ты, пожалуй, коммуникатор нам.
— Не знаю, — смутился Козырев. — А как же Америка?
— А как же патриотизм? — поинтересовался президент России.
— Так я ведь пока еще гражданин США.
— Но ты же русский!
— Я подумаю над вашим предложением, — скромно заявил Игорь.
— Мы дадим больше, — пообещал президент.
— Только не золотом, — усмехнулся Козырев.
Коммуникатор в его руках тихонько хихикнул. □
Евгений Лукин
С НАМИ БОТ
Изо рта, сказавшего все, кроме «Боже мой», вырывается с шумом абракадабра.
Иосиф Бродский.
Глава первая
На часах еще полвторого, а я уже уволен. С чем себя и поздравляю. Не могу сказать, чтобы такой поворот событий явился полной неожиданностью, напротив, он был вполне предсказуем, но меня, как Россию, вечно все застает врасплох. Даже то, к чему давно готовился.
Согласен, я не подарок. Но и новая начальница — тоже. Редкая, между нами, особь. Сто слов, навитых в черепе на ролик, причем как попало. Ее изречения я затверживал наизусть с первого дня.
«Гляжу — и не верю своим словам», — говорила она.
«Для большей голословности приведу пример», — говорила она.
«Я сама слышала воочию», — говорила она.
Или, допустим, такой перл: «Разве у нас запрещено думать, что говоришь?»
Самое замечательное, весь коллектив, за исключением меня, прекрасно ее понимал. Но сегодня утром на планерке она, пожалуй, себя превзошла: «А что скажут методисты? Вот вы, Сиротин, извиняюсь за фамилию».
Я даже несколько обомлел. Фамилия-то моя чем ей не угодила?
Так прямо и спросил. И что выяснилось! Оказывается, наша дуреха всего-навсего забыла мое имя-отчество.
Поняли теперь, кто нами руководит? И эти уроды требуют, чтобы мы в точности исполняли тот бред, который они произносят!
Короче, слово за слово — и пришлось уйти по собственному желанию.
Ручаюсь, никого еще у нас не увольняли столь радостно и расторопно. До обеда управились. Должно быть, я не только начальницу — я и всех остальных достал. Со мной, видите ли, невозможно говорить по-человечески. Да почем им знать, как говорят по-человечески? Человеческая речь, насколько я слышал, помимо всего прочего должна еще и мысли выражать.
А откуда у них мысли, если их устами глаголет социум? Что услышали, то и повторяют. Придатки общества. Нет, правда, побеседуешь с таким — и возникает чувство, будто имел дело не с личностью, а с частью чего-то большего.
Реальность изменилась. Так бывает всегда сразу после увольнения. Во всяком случае, со мной. Скверик, например. Вчера еще приветливо шевелил листвой, играл солнечными бликами — и вдруг отодвинулся, чуждый стал, вроде бы даже незнакомый.