«Если», 2010 № 11 (213) - страница 33
— Такси!
Целую минуту вокруг царила тишина, наполненная запахом глицерина и густая, словно мармелад. Потом я услышал чей-то голос:
— Это вы вызывали такси? Куда вас отвезти?
Я подошел к шоферу, пытаясь рассмотреть его лицо. Но из этого ничего не вышло. По его голосу я сделал вывод, что это подросток. Плохо дело, подумал я, ведь парень наверняка не знает дорогу. И хотя на таксисте была оранжевая униформа Профсоюза — единственный цвет, который можно было различить в условиях густого смога, — это не успокаивало меня, а еще больше сбивало с толку.
— Давно шоферишь? — поинтересовался я.
— Какая вам разница? — грубо огрызнулся таксист. — Говорите, куда ехать, и все!
Я назвал адрес своего дома. Мне следовало бы прикусить язык, а не расспрашивать парня о работе. Водители не любят вести разговоры о своей профессии: в них тут же просыпается обида, накопившаяся за несколько столетий маргинального бытия.
Чувствуя себя ослепшей развалиной, я обхватил талию мальчишки, восседавшего на переднем сиденье, и мы тронулись в путь.
Содрав с себя грязную одежду, Мортелл швырнул ее на стул. Из-за чересчур экономного освещения ему опять померещилось, будто он погружен по горло в жидкий гудрон.
Не говоря ни слова, он обнял жену, и ему показалось, что он прикоснулся к манекену, измазанному медом. Он не мог защититься от этих мрачных образов. Такое уж время настало, когда сознание человека то и дело получает невидимые травмы. Всё стало скрытым, кроме запаха. Например, от женщины сейчас разило куриной требухой, а от Мортелла — ржавой селедкой, и гораздо сильнее, чем от нее.
Они поели в полном молчании. Чистый агар, цианидовый сыр, хлеб с тридцатипроцентным содержанием коры пробкового дерева. Потом пили чай, способствующий пищеварению. С душицей.
Ровно в восемь начался бутановый самум.
— Какая пунктуальность! — вдруг улыбнувшись, произнес он. — Мне кажется, что метеорологи стали применять ворожбу. Как же всё меняется в мире! Раньше-то они никогда не угадывали погоду…
— Пфф! — с трудом выдохнула вместо ответа женщина.
— Проклятье! Маски!
В девять они наконец смогли снять маски. И стали целоваться, сталкиваясь лбами в темноте. Каждая их фраза была имитацией давно забытых слов любви. Они произносили много ласковых фраз, не веря ни одной из них.
Тщетно пытаясь овладеть партнершей, Мортелл думал о другом. Ему хотелось бы сейчас попивать мистель[7], сидя на веранде кафе на берегу моря, ощущая кожей открытой груди дуновение ветра, и чтобы на лице была щетина недельной давности.
Плакат на стене гласил:
ТОКСИКОНЫ ОБЪЯВЛЯЮТСЯ ВРАГАМИ ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ!
Сотрудничайте с нами! Доносите на них! Они стремятся завоевать всю планету. Они ждут, когда все обычные люди вымрут, чтобы занять их место под солнцем.
Как их распознать?
1) Они не используют ни маски, ни фильтры.
2) Они могут дышать углекислым газом, цианом, бутаном и парами ацетона.
3) Они могут есть всё, что угодно: ветви кустарника, пропилен, пироксил, подзол и лантан.
4) Они носят на груди отличительный знак своей секты — изображение зеленого дыма, исходящего из красной трубы, и мертвых рыб на черном фоне.
5) Они всегда держатся по трое, символизируя тем самым Священный Треугольник: заражение вод, отравление воздуха и стерилизация почвы.
Укрывательство токсиконов карается насильственным питьем проточной воды.
Сотрудничайте с нами! Выдавайте токсиконов!
БОРИТЕСЬ ЗА СОХРАНЕНИЕ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО! ЧЕЛОВЕЧЕСТВО — ЛУЧШИЙ ИЗ ВИДОВ РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВ!
В десять снова дали свет. Хотя загорелась лишь одна слабенькая лампочка, они смогли увидеть друг друга. Обнаженные бледные тела контрастировали с цветочками на обоях.
— О боже! — воскликнула женщина. — С кем я занималась любовью?! Я вас не знаю! Кто вы?
Мортелл вздрогнул. Слова женщины навели его на циничную мысль. Как можно называть это свинство любовью? Он еще хранил в душе драгоценные воспоминания о том, какой была любовь в далеком прошлом, но это вовсе не то, что они проделывали.
Свет опять погас. Мортелл догадался, что женщина пытается прикрыть свою наготу, будто он мог увидеть ее тело в кромешной тьме.