Если Господь призовёт тебя… - страница 5

– Иди, Марина, иди, не ворчи! Тебе надо двойку закрывать!

И Марина, позвякивая серьгами в ухе, поплелась к доске.

После занудного, длиннющнго урока, был ещё один, последний, но тоже русский, поэтому мальчишки, собравшись на задней парте, всерьёз стали обсуждать перспективу побега.

– Интересно, почему у неё на уроке такой бардак? – задумчиво спросила Ксюша, весь урок прилежно записывавшая и объяснявшая правила.

– Потому что в башке у неё то же самое! – Марина была недовольна, потому что двойку она закрыла тройкой. – И на башке!

Я молчала, сравнивая Наталью Павловну с Юлией Александровной, которая вела у нас русский и литературу до десятого класса. Молодая, эмоциональная, но главное, знающая и умеющая увлечь своим примером, она влюбила нас в Пушкина и Лермонтова, Грибоедова и Гоголя; мы с жаром устраивали на уроках суды над литературными героями (форма, как она по секрету сказала нам, уже устаревшая, но дающая пищу для размышлений), писали нестандартные сочинения, инсценировали «Ревизора», «Недоросля» и «Горе от ума», к слову сказать, Дрон был прекрасным Чацким, да и вообще… Почувствовали вкус к литературному слогу…

– Мне кажется, ей наплевать, – тихо сказала я.

– На что?

– На свой предмет, на нас, на всё… Ей же ничего не надо! Каждый урок у нас одно и то же: бубнит лекцию, потом вопросы, потом доклады и сочинение! Хоть что-нибудь интересное бы придумала!

– Линка сердится, потому что её сочинения теперь не самые лучшие в классе! – это сказал Артём Козинец, невысокий крепыш и мой вечный сосед сзади.

Его суждения всегда выделялись основательность и продуманностью.

– И вовсе не поэтому! – возразила я.

Действительно, Юлия Александровна всегда приводила в пример мои сочинения как одни из самых лучших, а Удава говорила, что они «слишком эмоциональные», дескать, надо меньше чувств, больше анализа.

– Ты замечаешь, что мы спим на её уроках? – я села вполоборота, чтобы видеть и Тёмку и Ксюшу с Маринкой. – Спим! Дрон делает физику, Илюшка – вон газету читает!

Услышав своё имя, Илья Савалёв поднял голубые глаза и почесал затылок: читал он журнал «Футбол», до которого был великий охотник.

– Аня маникюр делает, а полкласса на телефонах играют! – в запале продолжила я.

– Неправда, я в нете сижу! – подал голос Саша Крупин, самый красивый мальчик в нашем классе, славившийся пристрастием к интернету и вылезавший туда каждый удобный и неудобный момент. Из-за этого он оккупировал на вечное жительство последнюю парту среднего ряда.

– Я имею в виду в общем, – пояснила я. – А ей же всё равно! Бубнит и бубнит себе под нос… Нет, с ней мы литературу знать не будем!

– А кому она больно-то нужна, литература? – пожал плечами Саша. – Тебе одной, наверное, ты ведь в литинститут поступать будешь? Ну, и позанимаешься с Юлечкой дополнительно!

– Да дело не в этом! – отмахнулась я. – Поступать, не поступать… Дело принципа! Зачем работать в школе, если тебе наплевать на детей!

– Ну, не всем же быть гениями, кто-то просто работает, – возразила Ксюша.

– Ну, и пускай идёт просто работать с бумажками, а не с людьми, – мне не хотелось спорить, но и сдаваться – тоже.

– Станешь, Линка, великим педагогом и покажешь им всем! – воскликнул Тёмыч.

– Не чувствую призвания, а без призвания работать с детьми – будешь Удавой! – буркнула я.

Ленивый спор мог бы продолжаться всю перемену, но за дверью послышался шум, и в кабинет влетела группа парней во главе с Димкой Березиным.

– Ну и кто? – спросил он, встав около доски, как Пётр Первый.

– Она! – мальчишка из его класса ткнул в меня пальцем.

– Она? – в его синих глазах промелькнуло удивление, а я вся съёжилась, не понимая, в чём меня обвиняют.

– Ты зачем сплетни распускаешь? – грозно спросил он, нависнув надо мной своим двухметровым ростом.

– Я не распускаю… – прошептала я.

– Что? – он не расслышал.

– О чём ты говоришь? – строго спросила Ксюша.

Димка мельком глянул на неё и снова перевёл взгляд на мою несчастную фигурку:

– Она обо мне сплетни распускает! – уверенно повторил он.

– Лина не сплетница! – так же строго возразила Ксюша.

– Лина? – вновь удивился он. – Что за имя такое дурацкое?