Если так рассуждать… - страница 40

И бросил трубку.

Артист был Гоша все-таки, точно артист.

Оставалось ждать.

Их было семеро, и все пришли из мусоропровода. Первый, работник райфинотдела, боролся с крупным финансовым капиталом и одержал победу. Всего неделю продержался цветочный кооператив «Резеда» и был удушен за злостные мечты о роскоши. Кооператоры, подрывавшие основы строя, удалились в рубише, а горожане продолжали покупать цветы только в кадках.

Двое из ДЭЗа № 10 боролись с собственными жильцами за экономию цветных и черных металлов — не чинили крышу. Здесь тоже была полная виктория.

Остальные — кто продержал в столе изобретение до полной протухлости, кто перестал завозить в магазины сахар, отчего самогонка в районе сделалась совершенно несладкою, — народ, словом, подобрался мелкий.

Как повелось исстари, роздано им было по «строгачу» и велено преобразиться. Откозыряли борцы и немедленно приступили к преображению на радость дающим выговоры, да не оскудеет их рука во веки веков!

Не знали борцы, что близок их час. Каждый был вырезан, отсортирован и положен в ящичек, смотря по одержанной победе. Пришло время воздаяния. Неделю дожидались они в углу, растрепанной кучкой газетных вырезок, шевелились от сквозняков, гулявших по квартире. А теперь — шабаш. Настала минута, коей так жаждала душа старика. Грандиозов облачился в старый свой, последний костюм, повязал тщательно галстук (шапку снимать не стал — опасался застенных обвалов и бурь). Включил настольную лампу с жестяным помятым колпаком и приступил к делу.

Заседание началось с. душителя кооперативов. Извлеченный из угла, лег он на стол, за которым председательствовал старик. Гранднозов встал и внятно прочел сопроводительную записку. Затем было опрошено, что имеет сообщить подсудимый в свое оправдание. Молчал душитель, распластанный на поверхности стола под резким светом лампы, нечего было ему возразить. Тогда заговорил старик. Кратка была его речь, приподнята и вдохновенна. Вот она:

— Слушай меня, подсудимый! Молчание твое — доказательство вины, подтверждение содеянного тобою зла. Виновен ты, виновны и подобные тебе. Вред принесли вы народу. Высшим мерилом есть благо народа, и если благо это — смерть, значит, и тебе оно благо. Ибо часть ты народа, он тебе судья, а я лишь исполнитель воли его. Прощай и помни!

И легла поперек листа резолюция наискось красным;

Восторженный рев тысяч голосов донесся с кухни. Были в нем и стоны, и вопли врагов, но все перекрывало мощное, единое: «Слава! Смерть подонкам! Сла-а-а-а-ва!»

Грандиозов чуть усмехнулся, неторопливо вышел на кухню. При появлении его рев усилился, мигом стерлись стоны, потонули в ликующем скандировании, растворились в здравицах. Медленно поднялась рука, и стих рев. Грандиозов помедлил минуту, наслаждаясь властью над толпой слабых, затем неспешно вернулся в комнату. Свершалось великое светлое дело, и не было места жалости. Беззвучно лязгнул секатор, откатилась прочь голова душителя кооперативов, взревела радостная, преданная, верящая толпа. Блеснула искорка и погасла на дивно отточенном лезвии. Старик смахнул ее на пол, а под режущий круг лампы лег следующий преступник.

Возбуждение охватывало старика. Под неслышный лязг садовой гильотинки произносил он приговоры, ставил резолюции, напутствовал осужденных в последний путь, смотрел, как вылетают и гаснут искры их маленьких душ, смахивал пепел.

Пела душа. Вращался бешено диск, и властвовал его движениями старик Грандиозов. Был он один в эти сладкие минуты, вершил суд суровый и праведный, и некого было бояться ему, даже Полюгарова.

— Не страшен ты, Полюгаров! Ибо сам стал я властью и нет надо мной суда!

Так вскричал в упоении старик Грандиозов, бывший Зиляев, и опустил нож на шею бюрократов из ДЭЗа № 10. Умерли бюрократы, и проводил их Грандиозов на небо, к полюгаровским крестникам. А следом ушли туда же кооператоры из «Резеды». По букве виновен был душитель их, а они вдвойне — по духу. Не обманывало старика классовое чутье, не подвело и теперь. Ушли они списком, ибо врагами были по сути, и бешеный рев с кухни подтвердил правоту содеянного.