Эссе - страница 20
Поистине, о Пастернаке можно сказать, как Гоголь говорил о Пушкине — «у него бездна пространства».
Емкость стиха Пастернака совершенно исключительная в нашей, да и в мировой поэзии.
Восьмистишия кавказского фольклора ложатся на эту же чашу весов.
Я говорил, что двенадцать строк — наиболее емкая форма русского стихотворения. В восемь строк трудновато уложиться. Мне кажется — четырнадцатистрочный сонет и был такой канонизированной формой в мировой поэзии, за которой стоит опыт многих веков… В дальнейшем скованность, формалистическая напряженность формы сонета ослабла ценой потери двух строк.
Есть ли у Шенгели[44] в его очень интересном учебнике подсчеты двенадцатистрочных и шестнадцатистрочных стихотворений Пушкина, Лермонтова1? Интересно было бы посмотреть.
Онегинская строфа тоже вышла из сонета. (Конец 1950-х — начато 1960-х)[45]
Все или ничего
В искусстве существует закон «все или ничего», столь сейчас популярный в кибернетике. Иными словами, нет стихов менее квалифицированных и более квалифицированных. Есть стихи и не стихи. Это деление более правильное, чем деление на поэтов и не поэтов. Все нехудожественное в искусстве — антихудожественно, враждебно истинному искусству.
Почему я свожу эту мерку к отдельному стихотворению? Прежде всего, памятуя Ювенала:
Если я не был рожден поэтом,
то негодование исторгало
из меня стихи.
«Горе от ума» Грибоедова поэтическое насквозь, хоть ювеналовское негодование играет при восприятии (а стало быть, и при сознании) комедии в стихах немалую роль.
Все остальное, что написал Грибоедов (а написал он немало) — не стихи.
Есть ли у больших поэтов плохие стихотворения? Безусловно и немало. Это происходит по той самой причине, о которой писал Бальзак:
«Гениальный человек не бывает гениальным каждый миг».
У Пушкина немало посредственных стихотворений. Разве «Воспоминания в Царском селе» достойны для изучения в школе? Из-за того, что в школьную Пушкиным-гением испорчено, поэтические связи нарушены.
Немало плохих стихотворений у Лермонтова, у Некрасова, у Тютчева даже, впрочем, я всегда поражался молодости тютчевского пера. Последнее четверостишие «Все отнял у меня казнящий Бог» — написано человеком в расцвете таланта, написано (в сборниках часто давали фотографию этого стихотворения) дрожащей, старческой рукой. Вот одно из многих противоречий искусства, жизни.
Странно читать стихи Блока, последнего года его. Написал он немало, но эти строчки такого рода, что стихами их считать нельзя (из поэмы «Возмездие»). А Блок, умирающий Блок, считал, по-видимому, что пишет стихи. /59/
У нас есть очень интересное издание Блока[59] (кажется, в 1932 году?) издан двухтомник (белая такая обложка), в первом томе (поменьше) собраны стихи, которые при жизни Блока печатались и входили в сборник. А во втором томе собраны стихи, которые Блок написал, но в сборники не включал. В высшей степени поучительная картина. Вам кажется, что стихи второго тома не хуже первого, и не понятны мотивы поэта. Но требовательность ясна. Иногда стихотворение нуждалось в сущем пустяке — замене одного не столь уж важного на первый взгляд слова, одного слова в отдельном большом стихотворении. И все же работа над стихотворением не была закончена, и в печать Блок этих стихов не давал.
Может ли стихотворение в момент появления выглядеть как стихотворение, и только потом определяется его настоящая цена? Конечно. Таких примеров много. На памяти у всех популярность стихотворения Симонова «Жди меня». Симонов никогда не был поэтом. И вот — попал в «случай». «Случай» заключается в потребности общества, которое согласно сделать кой-какие уступки требованиям, предъявляемым большому искусству. Другие примеры:
Рука Всевышнего отечество спасла»— Нестора Кукольника[60].
Или «Гренада» Светлова — стихотворение, имеющее большие погрешности и все же остающееся примером удачи, душевного созвучия автора и времени.