Есть такой фронт - страница 18

Рывок! Порядок. Посмотрел вверх — невдалеке белеет смутным пятном второй купол. Поднес к глазам руку, стрелки на светящемся циферблате показывали 23.30. Пока все идет нормально…

Постовой, зажав между коленями карабин, сидел на ступеньках у входа в полицейский участок. Это был пожилой чех, страж закона и порядка, уже успевший с тех пор, как гитлеровцы оккупировали Чехословакию, не раз проклясть и закон, и порядок, и свою собачью службу. В самом деле, всю жизнь добросовестнейшим образом выполняя обязанности рядового полицейского, он никого не оговорил понапрасну, не брал взяток, не подличал, а когда дело идет к старости, совершенно неизвестно, кто будет платить ему пенсию. И еще вопрос — будут ли платить вообще? Не исключено, что всех, кто остался служить при гитлеровцах, посадят в тюрьму. Возьмут, так сказать, на полное государственное обеспечение. Узнаешь вкус тюремной похлебки…

Мысли полицейского оборвал шум, похожий на шелест листвы при внезапном порыве ветра. Он торопливо вскочил на ноги. Что-то большое, круглое, белое опускалось на него с неба. Он успел увернуться. Удар о землю, треск забора. Перед самым участком оседало, пузырясь, белое полотнище.

Полицейский осенил себя крестным знамением, тронул полотнище. Мягкая шелковая ткань скользила между пальцами — парашют. Полицейский нашел стропы и, перебирая их, добрался до хорошо увязанного тяжелого тюка. Он вспомнил, что несколько минут назад слышал гул пролетавшего самолета. Слышал, но не придал этому никакого значения — мало ли сейчас днем и ночью летает самолетов! Теперь, глядя на тюк, он догадался, чьи самолеты пролетели над лесом, находящемся вблизи Праги. И нужно же было этому тюку свалиться именно сюда. Чертыхаясь, полицейский пошел будить дежурного. Унтер-офицер, выслушав рапорт, недовольно хмыкая, долго осматривал тюк, стараясь не подходить к нему близко.

— Черт знает что! А может быть, это немецкий? Сходи-ка ты к начальнику… Пусть он решает.

Поднятый с постели, начальник явился только через час. Он не спешил и всю дорогу ругался, кляня самолеты и таинственные «подарки» с неба. Громкие, раздраженные комментарии начальника разбудили людей, живших по соседству с участком.

Наконец он направился в дежурную комнату, уселся рядом; с телефоном, закурил и грозно оглядел подчиненных.

— Когда вы заметили эту чертову штуку?

— В полночь.

— Почему не сообщили мне немедленно? Сейчас начало третьего.

— Я сразу же… — начал было дежурный, но начальник оборвал его.

— Сразу же, сразу… Дрыхнете здесь, а мне отвечать. Что прикажете говорить немцам? Что мои люди спали, обнаружили русский парашют с грузом только через три часа после того, как он свалился на их головы? Так, что ли?

— Мы были взволнованы и не посмотрели на часы…

— Всегда вы меня подводите, — начальник с отвращением посмотрел на телефон. — Теперь не оберешься неприятностей. Не могли тихонько оттащить эту штуку куда-нибудь в лес…

Дежурные полицейские растерянно переглянулись. Ну, как им не пришла в голову такая великолепная идея?

— Сейчас поздно… — хмуро сказал начальник. — Разбудили соседей, полдеревни знает. Нужно звонить…

Но звонить он не стал, а повел подчиненных на опушку.

— Запомните это место. Ясно?

Когда вернулись в участок, начальник выкурил еще одну сигарету, взглянул на часы и ленивым жестом взял трубку.

— Господин гауптштурмфюрер? Извините, что разбудил. Срочно сообщаю: только что мы обнаружили парашют с грузом. Да. Мы нашли его за деревней, у леса. Да. Сейчас он находится в нашем дворе. Слушаюсь!

Начальник опустил трубку.

— Слышали? Только что обнаружили… И если кто-нибудь из вас проговорится… Ясно? А сейчас подымайте по тревоге остальных полицейских. Чтобы до появления гауптштурмфюрера все были на месте.

Приземление было неудачным. Купол парашюта накрыл верх могучего дуба, росшего на склоне холма. Григорьев повис в воздухе. Все попытки подтянуться к стволу дерева или обломать ветвь, сорвать с нее парашют ни к чему не привели. Он начал резать стропы. Другого выхода не было. Последний строп лопнул под ножом… Падал как в бездну. Наконец сильный удар о землю, снопы искр в глазах. Григорьев, закусив губу, чтобы сдержать стон, поднялся, ощупал себя. Цел, только ушибся.