Есть у меня земля - страница 33
— Кузьма-то вам и мать, и отец…
— Ценим, Анисим Васильич, ценим, — сказал Тимофей. — Правда, я еще с матерью вырос. И Артем наполовину при живой мамке.
— А коль цените, так ввечеру не уезжайте, утра дождитесь. Впрочем, дело ваше. Мое — сторона. Было бы сказано… Крышу-то так и не покрыли.
— Да хотели… — махнул рукой Тимофей. — Будь оно неладно, это сено. Чего колхоз сам не заготовит?! Столько техники! А мы тут пластались, себя не жалели.
— Колхозный скот, конешно дело, без этого приметочка не перемрет. Да ведь не в этом суть, Тимофей.
— А в чем?
— Отцу вас на земле хотелось увидеть. На своей земле.
— А мы где же?
— Вы пока… пока не знаю где. Но не на земле. Вернее — не на своей земле.
— Чудите все, Анисим Васильевич. Правильно, в здоровом теле — здоровый дух. Так я занимаю местечко в вашем линкоре, в консервной банке типа «Запорожец».
— Занимай, место есть, места не жалко.
Глава седьмая
Дома Тимофея, Артема и Николу ждали три одинаковые, надписанные одинаковым почерком открытки с одинаковым содержанием. Никола не удержался и прочитал свою вслух:
— «Уважаемый Николай Кузьмич! Приглашаем вас на вечер встречи бывших выпускников, Будем рады, если вы расскажете о своем жизненном пути. С уважением комитет комсомола средней школы».
Никола помолчал и загадочно произнес:
— «Уважаемый Николай Кузьмич!» Не шухры-мухры! «Будем рады, если вы расскажете о своем жизненном пути…» А что я могу рассказать? Родился, учился, служил в армии. Работаю токарем. Не отстающий, но и в передовики не вырвался. До доски Почета далеко. Женат. Сын родился… А, Тимофей? Что рассказать-то?
— Сочини. Нет биографии — выдумай!
— Не умею. А ты пойдешь?
— Еще чего. Карбюратор у «Жигуленка» барахлит, разбирать надо. Да и не мальчик я, чтобы бегать по вечерам.
— Тебя в президиум вопрут! Ты — фигура! Без пяти минут директор!
— Артем фигуристей.
— Артем? — прицепился к среднему брату Никола. — Пойдем, а? Школа ведь родная.
— Температура у меня. Воду холодную на покосе из лагушки пил. Я бы с удовольствием.
— А я пойду! — решительно заявил Никола. — Может, кого из своего класса встречу. Да и танцы наверняка будут. Не мешает размять старые кости. Как женился, ни разу на танцульках не побывал.
— На танцульки не пущу, — строго сказал прислушивающийся к разговору сыновей Шишигин. — Не разрешаю на танцульки, Никола.
— Почему, папа?
— Ты — женатик. Кися у тебя в городе. И мальчонка.
— Так что же мне сейчас — сидеть на привязи?
— На привязи не на привязи, а танцульки — опасное дело.
— Дремучие у тебя, папаня, рассуждения, извини, пожалуйста. Мой знакомый Васька Круглов вообще французским браком живет. Он у своей мамы, она — у своей. На железной дороге работают проводниками. Он на запад едет, она — на восток. В разных составах.
— Дети есть? — спросил Шишигин.
— Нет.
— Да и откуль дитяткам появиться, коль в разных составах едут, в разные стороны, — резонно подвел итоговую черту Шишигин. Так подвел, что у Николы и слов для возражений не нашлось. Надо бы запомнить и Ваське пересказать это. А то ведь носится со своим «французским» браком как с писаной торбой. Даже гордится. А отец тремя словами заставил бы Ваську покраснеть.
— Папа, но ведь школа…
— Дай слово, что после торжественной части домой заявишься.
— Не бойся за мою нравственность. Я Кисю люблю.
— Даешь слово?
— Да, понимаешь, папа…
— Слово, спрашиваю, даешь?
— Даю. Честное пионерское.
— Иди, — шутливо подтолкнул Шишигин сына в спину. И улыбнулся своей некрасивой улыбкой. От этой улыбки растерянность взяла Николу: по-настоящему отец так строжит его или в шутку?
Но Шишигин уже перевел внимание на средняка.
— Артем, давай будем лечиться. — И усадил простуженного Артема на низкий стульчик, сохранившийся от детских лет. Накрыл старым овчинным полушубком. Поверх — лоскутным ватным одеялом.
— Дыши глубже. Пока пот трижды не прошибет.
— Папа, может, лучше таблетками… Тимофей, рассуди!
— Дыши, говорю, глубже! Ежли хошь к утру оздороветь…
— Батя прав, — сказал Тимофей. — Домашняя картофельная ингаляция.
Никола ловко выхватил из чугунка две рассыпчатые картофелины в «мундире», очистил их, посыпал крупной солью, давясь, проглотил и, переодевшись в единственные выходные брюки и свежую сорочку, направился на школьный вечер.