Есть у меня земля - страница 60
— Ты, Матвей, и взаправду в разведке робил? — спросила Соля.
— Ага. Фартовая работка — пока немцы спят, ты по их фатерам шастаешь, выбираешь которые поначальнистен. Выберешь, в мешок его, на плечо и к своим. Днем все воюют, а ты дрыхнешь.
— Всю войну?
— Всю.
— И даже ни разу не ранило?
— До смерти — ни разу.
— Счастливый ты. И Гутя счастливая.
— Так уж получилось, — согласился Матвей, виновато улыбнувшись, будто и в самом деле чувствовал за собой вину, что все счастливо обошлось у него на фронте.
— Так уж вышло, — повторил он, укладывая гармонь в футляр. — С утра думал аккордеон взять, да не решился. А то б разорвали вместе с аккордеоном.
— Почему?
— Потому… Вон полотно как исколошматили, — кивнул Матвей в сторону экрана, кучкой рваного тряпья лежащего в зарослях бузины.
— Тяжело нам, Матвей, кто бы знал… Ой как солдаткам тяжело… Может, дальше отойдем от войны, жизнь и выровняется, а сейчас — горьчей горького… Семейное счастье не сундук, его не наполнишь чем попало…
— Дак договорились, значит, Солюшка.
— О чем?
— Опять за рыбу деньги! О крыше.
— Крыша — что, — вздохнула Соля. И вдруг, выпрямившись, посмотрела на Матвея. — А коль такой хороший помощничек выискался, так помоги мне сена накосить. Коровку решила пустить в зиму. Наши, почтовские, едут на днях в леса косить… Совсем я запамятовала, что роблю-то на «производстве»… Вся жизнь с колхозом связана, вот и планы так строила… А они едут. Пай мой там есть, главное — найти подмогу. А ты, пока службой не связан, катаешься, как красно солнышко… Я и денежкой заплачу.
— Ну, какой разговор. И без денежки помогу. Разве ты в войну селянам горе сгоревать за деньги помогала?
— И верно. Как траву насмотрим да соберемся, забегу за тобой.
— Всегда пожалуйста.
Впервые за свою почтальонскую жизнь Соля разносила почту вечером. С утра скатала на велосипеде в район, корреспонденцию получила, так называли письма да газеты по-ученому, оставила сумку в доме, скориком свилась в колок помочь устроить столы. На все вопросы «нет ли мне чего-нибудь» отвечала односложным: «Не знаю, не разбирала». Можно, конечно, было прихватить сумку и сюда, на гульбище, но не хотелось в суете да спешке отдавать заветные конвертики. Привыкла к ним, как к чему-то живому, одушевленному, привыкла к разговорам, которые следовали после вручения писем, потому и не хотелось торопа в этом деле. Солдатских треугольничков становилось все меньше и меньше, а сегодня, как отметил глаз еще на почте, вообше в пачке не оказалось ни одного. «Вот и хорошо, — отметила Соля, — значит, где-то в дороге деревенский солдат, сын Макрины, Петро Осердьев». Последнее сообщение было от Петра из госпиталя, куда он попал перед самой победой. Ничего ясного не сообщал, лишь прописывал о скорой выписке да мечтал почему-то о деревенской работе — сенокосе. «Ну, к покосу заявится, как молодой груздок, — успокаивала Соля Макрину. — Как пить дать заявится!» — «Дай-то бог, дай-то бог здоровья Петруше, — вздыхала Макрина, — ишь ты, по литовке соскучился… То все ружжо да ружжо в руках!»
Поначалу заглянула к Евдокии Барабиной. Хозяйки дома не оказалось, дверь открыл Ферапонт. Протянула квитанцию на посылку. Сказала со смешком:
— Вроде и война кончилась, а ваши посылки стали тяжельше!
— Не забывает братан, — усмехнулся Ферапонт.
— А на фотке с орденком сидит!
— Соломея Иванна, я слышал, что вы коровку собираетесь приобретать к зиме? Что сено собираетесь косить… Может, помочь?
— В чем?
— Ну-у, в смысле коровке…
— Коровке помощь окажет племенной пороз. Бык!
— Ну и язык, Солька, у тебя! Скажешь — хоть стой, хоть падай.
— Какой есть.
— Я сенокос имею в наметках… Одиночка получает полпая, знаю я сенокосный обычай, вдвоем — полный пай.
— Нашла я помощника.
Кого?
— Матвей Куркин.
— Матвей мужик фигуристый. Что же, желаю успеха.
— Спасибочки!
— Не за что. А если в чем и возникнет нужда, так обращайся, Ферапонт Барабин завсегда готов помочь одинокой солдатке!
— Еще раз благодарю за участие. На словах ваших, Ферапонт Федотыч, хоть выспись, а на деле и головы не приклонишь.
— Ну, напрасно, напрасно…
— Счастливо оставаться.