Этажи села Починки - страница 16

С тех пор не было случая, чтобы Павел Буряк в память о той выручке не помог в чем-либо Митрию по работе во дворе или в доме. Обновлял ли Смирин крышу на избе — Павел тут как тут; ставил ли он сарай — опять тот приходил, помогал.

Вот и теперь, не успел Митрий спуститься в яму, что выкопана под погреб, подчистить завал у стенки, — подошел Буряк.

— Час добрый, сосед. Прутья вот тебе принес на арматуру.

Выглянул Митрий из своей ямы — в самом деле стоит Буряк с железными прутьями в руках, точно такими, какими он выводил свод, когда строил свой подвал.

Митрий заулыбался, разглядывая Павла, вылез наверх, присел на чурбак. Показал рукой рядом с собой: садись, мол.

Но тот не заметил жеста хозяина, уверенно зашагал вниз. Поднял руку вверх, примеряясь: не мелко ли, не глубоко!

— Ты вот что, — нравоучительным тоном произнес Павел, — глубоко слишком не рой. Сверху чтоб с полметра было — и довольно. А канава под фундамент даже и глубоковата. Не надо такую… — Сказал, а сам с затаенной завистью подумал: «Во, черт, размахнул какую ширину, на целую четверть поболе моего будет».

Строительство собственного погреба давало Буряку моральное право говорить таким покровительственным тоном. Еще бы! Он, Буряк, один из первых в Починках, кто заложил такой каменный подвал вместо старого, какие строили раньше деды из деревянных срубов. Правда, по неопытности испортил тогда он два мешка цемента — промешкал маленько, раствор и прихватило. На опять же, цемент этот достался ему почти что задарма, подумаешь, поставил бутылку шоферу-калымщику из Петровска, а во-вторых, урок получил — и впредь теперь его не проведешь на этом цементе.

Митрий уловил этот озадаченный взгляд соседа, довольно улыбнулся.

— Я так люблю. Ежели строить, так ничего не жалеть. Чего уж там…

— Оно-то так. Да не всегда получается. А потом, зачем такой размах? — с явным раздражением в голосе произнес Буряк, намекая на смиринскую избу в четыре окна на улицу. (У самого Буряка изба только в три окна.)

— Всяк по-своему с ума сходит, — неопределенно заменил Митрий, наблюдая за соседом сбоку.

А тот подошел вдруг к катушку, взял в левую руку (он был левша) оструганную рейку, посмотрел в яму и стал замерять ее с двух сторон.

— Ну вот, два на два с половиной, — он поставил рейку рядом с собой и посмотрел косым глазом вверх, на конец рейки, которая на добрую четверть возвышалась над головой.

— Мой рост метр семьдесят, — рассуждал Буряк. — Пусть будет в этой рейке два. Выходит четыре на четыре с половиной. Ну, куда такую махину?

— Примерно как и у тебя.

Митрий хорошо знал, что у Буряка подвал меньше. Три на четыре. Он нарочно измерял, когда помогал ему в позапрошлом году выводить рукав.

— Да-а…

Павел вынул мятую пачку «Прибоя». Закурили.

— А камня тебе не хватит, — как бы между прочим заметил он, кивком головы показывая Митрию на кучу колотого камня-бута во дворе.

— Хватит. А мало будет — там, за сараем, маленько еще есть.

Курили молча. Настроение каждого изменялось с каждой минутой, с каждой секундой. Если у Митрия оно поднималось от чувства удовлетворенности тем, что наконец он хоть в какой-то мере уязвил своего соседа погребом, отомстив таким образом за летнюю кухню, которую Буряк поставил весной, — у Буряка оно падало. Затаенное чувство не то зависти, не то ревности росло.

Окончательно вывело из равновесия Буряка сообщение Митрия о том, что подвал он будет класть «колоколом», круглый. «Вот черт, — выругался про себя Буряк, — как у Ивана Титова, такой хочет. Эх, дал же я маху, мне тоже такой надо было бы сложить…»

Неизвестно, чем бы кончился их разговор, если бы в эту минуту из-за плетня не послышался картавый голос мальчишки:

— Па-а-п, завтрикать!..

Буряк бросил окурок, прихлопнул его ногой и зашагал к своему двору.

Негласное, но ежегодное, ежедневное и ежечасное соревнование между Буряком и Смириным началось с того самого дня, когда Павел поселился по соседству. Тот переехал и сразу же поставил избу в три окна. Митрий отметил не только окна, но и высоту буряковского домика, особенно потолки, отделанные светлой масляной краской.