Эти непонятные корейцы - страница 15

стр.

Интересно, кстати говоря, отношение сахалинских корейцев к собачине. Они тоже свято верят в ее ценность и используют как средство для восстановления сил после болезни. Однако, как рассказывали мне, едят они собаку не со своего двора, а с соседского (а соседи, наоборот, их собаку). Считается (думаю, не без русского влияния), что есть свою собаку нельзя, в собаке заключен дух дома.

Поделись конфетою своей…

Еда, бесконечная еда и разговоры о еде. Полки книжных магазинов, заполненных книгами кулинарных рецептов и изданными чуть ли не на гербовой бумаге списками ресторанов страны.

Включаешь телевизор, и по какому-нибудь из каналов кто-нибудь обязательно ест. Сплошной культ еды, повсеместная жратва, вездесущее потребление, никакой духовности… Так может охарактеризовать Корею впопыхах русский критик. И ошибется.

Потому что культ еды здесь есть, а вот культа эгоистического потребления нет. От последнего есть сильное противоядие — духовная крестьянская, по сути дела, общинная культура, которая сохранилась и сохраняется усилиями всех воспитательных учреждений Кореи. Ее основной постулат — поделись. Поделись едой с голодным. Раздели трапезу с другом. Угости сладостями соседского ребенка.

Этот принцип действует в Корее безоговорочно и повсеместно. Как-то мне пришлось долго ждать автобуса на остановке, где кроме меня мерзло еще несколько человек. Рядом, под навесом, продавались горячие пирожки с бобовой пастой. Один из моих товарищей по несчастью, пожилой кореец, вдруг подошел к ларьку, купил пакет с десятью пирожками и… раздал нам всем по штуке, не забыв, конечно, и себя. Его поступок не вызвал у людей никакого удивления — дескать, чудит дед. Нет, все спокойно поблагодарили и начали есть.

Молодые люди в Корее воспитаны в той же традиции. В университете на перемене между лекциями студенты обычно забегают в буфет — за печеньем, конфетами. И никто никогда не ест принесенное в аудиторию один, обязательно поделится если не со всеми, то уж обязательно с сидящими рядом. Есть в одиночку нельзя, это некрасиво, это стыдно. Когда кореец говорит: «Он ест потихоньку, украдкой от всех», — то это в его устах звучит как характеристика плохо воспитанного, малокультурного, потенциально непорядочного человека.

…Сажусь в междугородний автобус. Мое место — рядом с ветхой, почти черной от солнца корейской бабушкой-крестьянкой.

Она собирается есть вареную кукурузу, но, увидев меня, разламывает початок и протягивает мне половину: «На! Ешь!»

Было что-то необыкновенно трогательное в этой бабушке с кукурузой, в ее жесте, исполненном бесхитростной доброты. В этой старой, как мир, традиции человеческого общежития. Сейчас в западных странах эта традиция быстро исчезает. Те же студенты в аудиториях австралийского университета достают свои гамбургеры у всех на глазах и жуют в одиночку, даже не подумав, что кто-то рядом может быть голоден. Каждый сам отвечает за свой желудок. В интернациональном детском садике в Сеуле, куда ходила моя дочка, воспитательница-американка внушала детям перед завтраком: «Все, что принесли с собою, вы должны съесть сами. Не делитесь пищей с соседями!» Дело в том, что среди ее воспитанников было много корейских детишек и делиться пищей для них было естественно — так они привыкли в семьях. То и дело в коробочке из-под завтрака у дочери я обнаруживала то «не нашу» колбасу, то чужие рисовые печенья. Откуда? «Это меня Лайза Ким (Джеймс Пак, Стефани Чон и т. д.) угостила», — следовал обычно ответ.

Наверное, по-своему воспитательница была права. Каждый должен есть свое. А то наестся ребенок соседского шоколада и ходит потом с диатезом. Да и вообще — зачем делиться? Голодных нет, в экономически развитой стране каждый может купить себе практически любую еду. Но… Что-то все-таки есть в этом рассуждении глубоко неверное, извращенное. Приучая человека есть в одиночку, «под подушкой» — не рубим ли мы сук, на котором сидим? Традиция делиться пищей хранила род людской в самых тяжелых испытаниях. Она отличала нас от диких зверей, она сделала нас людьми. Эта традиция кровно связана со всем добрым, что есть в человеческой душе, — милосердием, состраданием к слабому, вниманием к ближнему.