Этика Нового Завета - страница 62

стр.

При этом община наделена очень большой властью. Ее способность «связывать» и «разрешать» фактически превращает ее в орудие Бога в этом мире. Властью обладает община в целом, в своих совместных решениях. (В отличие от Мф 16:19, где власть «связывать» и «разрешать» даруется лично Петру[19].) Возникает вопрос: как же церкви могут быть доверены такие полномочия? Ответ - в обетовании: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Община обладает властью Иисуса потому, что в ней присутствует Иисус (ср. 28:20). Собственной власти у нее нет, - она действует согласно Иисусовым заповедям и под Его продолжающимся руководством.

Но не может ли у церкви, обладающей столь большой властью, возникнуть искушения гордыней и авторитаризмом? Эту опасность евангелист осознает и рассматривает в стихах 21-35. Как он рассказывает, Петр, услышав про трехступенчатый процесс призвания грешников назад к братскому общению, осознал: это может привести к бесконечному циклу грехов и покаяний! Поэтому он задает резонный вопрос: «Сколько раз прощать грешника? Возможно, семь раз?» В своем поразительном ответе Иисус выказывает куда больше снисходительности, чем многие современные американцы, ободряющие концепцию «автоматического наказания», согласно которой человек, трижды совершивший какое-либо правонарушение, осуждается «по максимуму». Иисус же говорит об изобилии божественного милосердия. Это милосердие Церковь призвана являть миру: «Не говорю тебе: «до семи», но до семидесяти семи раз» (18:21-22). Здесь снова парадоксальным образом сочетаются строгость и милосердие. Иисус предъявляет ученикам требование, которое может показаться невероятным: прощать нужно бесконечно - как прощает сам Бог!

Кульминация речи о строгости и прощении - притча о немилосердном заимодавце (18:23-35). Царь из этой притчи прощает рабу долг в 10000 талантов. Это колоссальная сумма денег - вполне эквивалентна сумме государственного долга. («Годовой доход Ирода составлял не более 9000 талантов, а с Галилеи и Переи податей взималось лишь на 200 талантов»[20].) Получив прощение, раб уходит и с угрозами берет за горло другого раба, который и задолжал-то сущий пустяк - 100 динариев. Когда царь узнал об этом, то разгневался на немилосердного заимодавца:

Злой раб! Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня. Не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И разгневавшись, господин его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его (18:32б-35).

Притча намекает на богословские основы всего этого раздела о церковной дисциплине и прощении, - да и на основы всего понимания Матфеем взаимосвязи между божественным милосердием и божественной требовательностью. Милость предшествует всему, и только поэтому Весть о Царстве Небесном[21] - весть радостная.

Вспоминается пьеса Шекспира «Мера за меру». Лицемерный Анджело говорит умоляющей его Изабелле, сестре человека, осужденного на смерть:

Ваш брат законом осужден, и даром Вы тратите слова.

Она отвечает:

Но люди были все осуждены,

Однако Тот, чья власть земной превыше,

Нашел прощенье. Что же будет с вами,

Когда придет верховный Судия

Судить вас? О, подумайте об этом -

И милости дыхание повеет

Из ваших уст, и станете тогда

Вы новым человеком[22].

Аналогично, призыв Евангелия от Матфея прощать по слову Иисусову - логический вывод из милосердия Божьего. Но над презирающими божественную благодать нависла угроза будущего Суда.

3. Эсхатология Матфея: «Я с вами всегда, до скончания века»

Матфей сохраняет характерную для ранних преданий апокалиптическую эсхатологию: он верит в будущее славное пришествие Сына Человеческого, воскресение мертвых и Страшный суд (например, 16:27; 22:23-33; 24:3-44; 13:24-27, 36-43). Тем не менее, по сравнению с более ранней ролью апокалиптических традиций как основания надежды у Павла и Марка, мы наблюдаем ряд небольших изменений. Матфей несколько иначе использует эсхатологические мотивы и по-иному сопрягает их с другими элементами богословия. Для нашего понимания нравственной позиции евангелиста эти тонкости имеют самое принципиальное значение.