Это мой город - страница 2

Заложить это ощущение не составляло никакого труда, поскольку все мы, послевоенные подшиванцы, это чувство воспринимали естественно – ни яслей, ни детских садиков не было в помине – улица была нашим воспитателем, первым учителем, старшим другом, а город был ограничен с одной стороны крутым берегом Свислочи, в которой мы летом купались, по льду которой зимой катались на гнутых из стального прута “козах” , а весной лакомились корешками зеленеющего в затоках аира, с другой стороны – частными домами улицы Лодочной, где были сады и огороды не чета нашим… С середины лета, когда созревал лук и до поздней осени, когда вызревали яблоки – нашим основным занятием, геройством и болью были набеги на эти огороды и сады… Там же на Лодочной происходили и основные драки… “Лодочные” пацаны строго охраняли зону своего влияния и простая прогулка по их территории была довольно рисковым мероприятием…

Господи, какой она казалась далёкой – Лодочная… Почти другой конец города!..

Мама, как боевой офицер-фронтовик имела право без экзаменов поступить в институт. И для начала поступила в Университет на журналистику. Однако через несколько месяцев сообразила, что это не для неё и отнесла документы в медицинский.

Я и сегодня не понимаю, как ей удалось его закончить. До сих пор помню как гремит наше главное богатство – трофейная зингеровская швейная машинка с ножным приводом. Мама по ночам шила платья, которые мы днём с тётей Катей продавали на базаре, который находился в конце Красноармейской, и на котором в обмен на платья, по коммерческой цене можно было купить хлеб, молоко, картошку, квашеную капусту – основной рацион минчан…

Зингеровскую машинку, кстати, мама решилась продать, когда я заканчивал Университет (факультет журналистики, кстати). Папа за памятник Ленину в Бобруйске получил большие деньги и мама устроила сногсшибательный ремонт в нашей квартире на Московской, где мы жили с 1950 года, выбросила всю старую мебель – железную супружескую кровать с панцирной сеткой, побитую осколками, самодельный буфет, смастерённый знакомым столяром, бамбуковые этажерки, кадки, в которых росли фикусы и огромная китайская роза и на их место поставив безумно модные “хельги” и полированные шкафы из ДСП. Тогда же решилась судьба швейной машинки. Мне было поручено свезти её в мебельную комиссионку, что я и сделал, сообразив, что пару рублей с этой трансакции совершенно запросто будет зажилить.

Увы!.. Бывшая и, пожалуй, сегодняшняя неслыханная ценность – трофейная швейная машинка с золотыми буквами “Singer” в те времена не представляла никакой ценности и в комиссионку её не приняли, не удалось мне её сменжевать и частным образом… Я плюнул и оставил её в магазине бесхозной…

Когда сказал об этом маме – она заплакала…

Почему заплакала я понимаю только сейчас…

В 1971 году, когда я вступил в первый из моей коллекции творческих Союзов – членом которых я являюсь – Союз художников, мы с папой вдвоём были делегатами Съезда. Съезд художников проходил в клубе Дзержинского. Папа сидел в кресле и всё время поглядывал на потолок…

Потом, неожиданно сказал,–

– Никогда не думал, что он провисит так долго…

В те времена, когда мы жили на Красноармейской и папа «работал у военных» главным скульптором Белорусского военного округа признаком хорошего вкуса считалось украшать фасады и интерьеры зданий богатой лепниной. Вот этим он как раз и занимался, возглавляя «бригаду-гоп», в которую входили все наши родичи – эдакий семейный подряд. Понятия о том, как делается вся эта подвесная красота никто не знал. Папа рассказывал, что только через пару лет он сообразил, что все подвесные украшения можно «вытягивать» с помощью шаблонов, а до того всё лепил вручную и клуб Дзержинского был одним из первых его объектов.

Рассказывал о том, как однажды в актовый зал, в котором он со своей семейной бригадой присобачивал к потолку лепнину вошёл Цинава. Маленького роста, пучеглазый он долго стоял, вертя головой, потом спросил, сколько папа зарабатывает. Услыхав ответ, фыркнул и заявил, что скульптор получает больше чем он – Министр госбезопасности, но, тем не менее, зауважав, позвал в свой кабинет, чтобы похвастаться своими красотами… Как всегда, объекты повышенной ответственности, в данном случае кабинет министра, оформляли не местные, а московские спецы, к тому же, видимо, не гражданские, хотя и в штатском…